Леонид Алексеев - Полоцкая земля (очерки истории Северной Белоруссии в IX–XIII вв.)

Вопрос о характере заселенности древне-русских земель из-за кажущегося отсутствия данных обычно не освещается, подробная карта археологических памятников Северной Белоруссии (рис. 2 и 5) [267]позволяет подойти к вопросу вплотную. Нет сомнения, что в древности характер заселенности страны был не всегда одинаковым. Так, наблюдения над распространением памятников эпохи раннего железа (рис. 9) показывают, что плотность населения до прихода славян здесь была невысокой, а многие места, которые позднее (в эпоху раннего феодализма) были густо заселены (например, к югу от Минска, междуречье Гайны и Вилии и т. д.), почти полностью пустовали (рис. 2). Мало было поселений и к югу от Полоцка, где позднее древнерусских поселений было много (рис. 5). Люди жили в укрепленных местах, группируя по три-четыре городища вместе. Среди памятников штрихованной керамики мы видим, например, в районе Слуцка городища Ивань, Слуцк, с нижним слоем этого времени — Селище, Падеры, может быть несколько далее Грэск (см. рис. 2); в междуречье Уссы и Птичи городища Алеховка, Городище, Теплень, а также особая группа городищ на правобережье Уссы в районе современного Дзержинска: ст. Рудица, Дзержинск, Каменка, Новосады. Еще одну группу городищ можно указать к северо-западу от Минска: Лабенщина, Збаровичи, Радошковичи. Это же прослеживается на Березине у Борисова, южнее Борисова, а также в районе Лепельских озер. Дальнейшее изучение ранних городищ Белоруссии, вероятно, расширит наши предварительные наблюдения.

Распространение курганов и курганных групп, а также некоторое количество известных сейчас остатков древних поселений позволяют судить о заселенности страны в последующую — предфеодальную и раннефеодальную эпохи. С приходом славян и, по-видимому, с естественным приростом аборигенного населения, количество поселков — теперь это неукрепленные деревни — необычайно возрастает. Особенно заселенными оказываются территории к югу от Полоцка, где изобилует поселениями озерный край Улльско-Ушачского междуречья, также окрестности верховьев рек Ловати, Березины, Гайны, Друти, Свислочи и Птичи (рис. 5). Если к югу от Полоцка в междуречье Мнюты, Дисны, Западной Двины и Березины насчитывается всего 45 городищ, из которых большинство безусловно ранние (разведка А. Г. Митрофанова, 1949 г.), то памятников второй половины I и начала II тысячелетий н. э., судя по курганам и городищам с датированным слоем, оказывается свыше 120 (рис. 5). То же мы видим к юго-западу от Минска, где всего 12 городищ, из которых семь безусловно ранние и четыре с неизвестным культурным слоем (рис. 2), однако памятников второй половины I и начала II тысячелетий н. э. оказывается 86 (рис. 5).

Что же представляла территория, не занятая поселениями? Болот в Северной Белоруссии сравнительно мало, поэтому всего правильнее обратиться к истории белорусского леса. Древнейшая история русских лесов почти не изучена, и у исследователей существуют на этот счет самые туманные представления. М. А. Цветков, например, полагает, что в изучаемое нами время все пространство между Днепром и Балтийским морем находилось под сплошными лесами, и делает исключение лишь для окрестностей древних городов [268]. Первые значительные порубки леса, по его мнению, начались лишь в конце XIV в., с уничтожением Ягайлой священных рощь в Самогитии, о чем бегло упомянул автор XVI в. М. Меховский.

Для историка ясно, что первые действительно обширные порубки начались за много столетий до действий Ягайлы, а именно: в период перехода от родовых коллективов к сельской общине, от подсечно-огневого способа обработки почвы к системе больших пашень. Именно тогда, с ростом сети деревень, окруженных возделываемыми полями, началось массовое истребление лесов. Однако в XV–XVI вв. лесов в Белоруссии еще было очень много, и часто в тех местах, где их теперь уже давно нет. Так, Комтур Рагнети, например, следовавший в 1406 г. через Белоруссию в Брянск для помощи Витовту, от самого Днепра ехал лесами и за 17 дней пути лишь трижды смог заночевать под крышей [269]. С. Герберштейн отметил в 1517 г.: «…между Вильно и Полоцком… неизмеримо длинные леса, так что они простираются на 50 немецких миль», и далее: многочисленные леса к северу от Западной Двины, в районе крепости (см. рис. 10) и озера Нищи [270]. Эти леса, по свидетельству Р. Гейденштейна, распространенные к северу от Полоцка на 100 миль, задерживали продвижение войск Ба-тория в 1579 г. Непроходимые леса описывает Р. Гейденштейн и между Суражем и Велижем [271]. Бернгард Таннер, направлявшийся в Московию 99 лет спустя, еще ужасался обилию «страшных лесов» между Минском и Борисовым [272]. Хищническое уничтожение лесов в Белоруссии, по-видимому, началось в XVIII в., продолжалось до революции [273], что и изменило картину заселенности страны. Сейчас, используя косвенные данные, можно только приблизительно наметить распространение лесов в древности. Наступление человека на леса в период до варварского их сведения в XVIII–XIX вв. частично отразилось в наименованиях современных населенных пунктов типа «Бор», «Борок», «Лесная» и т. д., нанесение которых на археологическую карту показывает, что большинство их располагается в тех местах, где нет ни современных лесов, ни древних археологических памятников. По-видимому, эти наименования отражают не первоначальное наступление на лес, а тот его период, когда курганы (наиболее массовый вид памятников) уже перестали возводить, но леса еще в этих местах продолжали существовать. Первоначальные наименования деревень «Бор», «Борок» и другие позволяют расширить наши представления о лесных массивах между XII в. (век окончания насыпки курганов в этих местах) и XVIII в. (век массового уничтожения лесов) в Северной Белоруссии.

Все это позволяет заключить, что современные лесные масс ивы Северной Белоруссии представляют рудименты тех больших лесов, которые видели в XV–XVII в. путешествующие иностранцы и которые в глубокой древности были еще обширнее. Естественные преграды, крайне затрудняющие передвижение человека, леса эти издревле, по-видимому, служили надежной границей для отдельных групп населения внутри страны и границей для всей земли в целом.

В главе о курганах мы рассмотрели процесс расселения славянских племен в Северной Белоруссии, который начался со стороны Полоцка и продвигался в глубь страны сначала по Березине, а затем и в остальную часть территории.

Процесс роста государственной территории Полоцкой земли, начавшийся в конце I тысячелетия н. э., подробно исследован А. Н. Насоновым [274]. С возвышением Полоцка и появлением «местного феодального класса, в интересах которого было создать аппарат принуждения, распространяя его действие на значительные территориальные объединения, и бороться за расширение своей областной территории» [275], дань, поставляемая в Полоцк, начала разрастаться. VIII, IX и X века были, очевидно, «поглощены» формированием и утверждением власти в Полоцке, «освоением» населения внутри страны феодальным классом и, вероятно, данническим подчинением некоторых прибалтийских народов на западе. В это время, по-видимому, возникла граница интересов Полоцкой и Турово-Пинской земель.