Сергей Сорочан - Ромейское царство

Борьба шла за контроль над ресурсами, распределение государственных доходов между столичной знатной бюрократией и богатыми, влиятельными землевладельцами, военными, которым тоже случалось занимать господствующее положение в некоторых секторах государственного управления. Часто враждовавшие группировки знати, в числе которых были представители аристократических семейств высших рангов, укрепившихся к XI в., те, кого называли «благородные», «люди добрых родов», делали ставку на недовольство народных масс непомерными налогами, произволом и коррупцией чванливых чиновников, засильем то и дело менявшихся фаворитов венценосцев. Альковные интриги, скандалы подчас перерастали в политические бури, колебавшие трон. Престола пытались достигнуть в основном тремя путями — жениться на особе царской крови, быть усыновленным ею либо совершить военный переворот, то есть фактически захватить власть в государстве, создав новую аристократическую систему правления, основанную на родственных и дружеских, по сути, клановых связях.

Женившийся на 50-летней гордой, избалованной принцессе Зое, дочери слабохарактерного, беспутного Константина VIII и племяннице сурового Василия Болгаробойцы, бывший эконом Великой церкви и эпарх столицы, 60-летний синклитик, слабовольный император Роман III Аргир (1028–1034 гг.) тоже предоставил знати право влиять на дела государства. Он даже пытался воевать на Востоке, но не всегда удачно. Задумав изгнать Мирсадисов, незначительных, как ему казалось, арабских эмиров сирийского Алеппо, Роман Аргир потерпел от них поражение и сломя голову бежал с поля боя. Правда, в 1031 г. положение удалось поправить, отвоевав Эдессу, крупный город Месопотамии с зажиточным сирийским и армянским населением.

Страсть этого императора к гигантским стройкам вылилась в создание невообразимо грандиозного, устрашающего своим видом столичного монастыря с огромным количеством монахов и церкви во имя Богоматери Перивлепты(Восхитительной), что едва не стало поводом к бунту выведенных из терпения константинопольцев, видевших на какие излишества уходят собранные баснословные налоги.

Среди всех этих многотрудных дел василевс приблизил к себе странную и зловещую фигуру — выходца из Пафлагонии, монаха-евнуха Иоанна Орфанотрофа — главу столичного сиротского дома, человека беспринципного, жесткого, своевольного, при том весьма способного и трудолюбивого. Он происходил из семейства менялы, имел еще четырех братьев, одного из которых, исключительно красивого 19-летнего юношу, хотя и страдавшего эпилепсией, ему удалось сделать любовником страдающей от скуки, престарелой императрицы Зои. Добиться этого было не трудно, учитывая страстную любвеобильность августы и то обстоятельство, что Роман Аргир своей супругой стал откровенно пренебрегать, завел любовницу и даже стеснил в средствах на содержание. Не мудрено, что вскоре больного старика-царя верные Зое и Иоанну Орфанотрофу слуги утопили в бане и уже на следующий день вдова обвенчалась со своим молодым любовником, который занял трон как Михаил IV Пафлагон (1034–1041 гг.).

Когда дело было достигнуто, новый василевс потерял интерес к своей пухлой низкорослой жене, которая отличалась на редкость белоснежной кожей без морщин, но при все своем благородстве была слишком стара, чтобы произвести на свет потомство. Тем более, самому новоиспеченному императору, хотя он и управлял достаточно мудро, умело и даже стал храбрым полководцем, жить оставалось недолго — болезнь, включая водянку, и приступы эпилепсии прогрессировали. Из красавца он превратился в уродливое, обрюзгшее создание с полупарализованными, чудовищно раздувшимися, пораженными гангреной ногами, и помыслы его были направлены, главным образом, на поиски прощения грехов и умилостивления Божьего гнева.

И тогда, дабы не потерять возможность управлять государством, своекорыстный ловкач Орфанотроф добился у старой, глупой, легковерной императрицы усыновления другого Михаила, сына своей сестры и некоего, Стефана Калафата, захудалого деревенщины, который начал свою карьеру друнгария флота с простого конопатчика-калфата в порту. Однако, на сей раз привычная схема дала сбой. Придя к власти после страшной и мучительной смерти Михаила IV, племянник, сам отъявленный лжец и прожженный интгиган, решил избавится от не в меру прыткого дяди-махинатора, отправив его в ссылку, а заодно, для пущей верности искалечил других своих родственников, оскопив их. Новым стало то, что, пренебрегая синклитом, «людьми вельможными», пугая их «грозными речами», он, если верить очевидцу происходившего, царскому асикриту Михаилу Пселлу, «…привлек к себе избранный городской люд», то есть сделал ставку на верхи торгово-ростовщических кругов Константинополя, стал давать их представителям должности. Самое главное — «худородный выскочка» с помощью лжесвидетелей обвинил свою нареченную мать, Зою, в покушении на его жизнь, приказал срезать ей волосы и услал в монастырь на остров Принкипо в Мраморном море — признанное место ссылки для дам царских кровей. Это был уже явный перебор. Наглец вызвал взрыв негодования Церкви, придворных аристократов, лишенных новым василевсом привилегий, а также широких слоев столичного населения, недовольство которого уже давно подогревалось податным гнетом.

Через четыре месяца, весной 1042 г. в Константинополе вспыхнуло грандиозное восстание. Низы горожан — «рыночный народ» бурно вмешались в борьбу за власть между сторонниками нового безродного царя Михаила V Калафата [193] Калафат — в переводе с греческого «конопатчик». Так прозвали Михаила склонные к насмешке константинопольцы. и его приемной матерью Зоей, вдовой Михаила IV. Имя этой последней настоящей порфирородной царицы, представительницы Македонского дома, олицетворяло собой время расцвета и могущества Ромейского царства, законную власть. Оно стало символом борьбы за перемены к лучшему.

Через неделю после Пасхи, 19 апреля 1042 г., стали оглашать безропотно поддержанный синклитом указ Михаила V об отречении Зои от престола и о ее ссылке. В многотысячной толпе, собравшейся на форосе Константина, недовольно зашумели, вдруг раздались решительные выкрики: «Не желаем Калафата, крест поправшего, василевсом! Хотим законную нашу наследницу, матушку Зою!» В едином порыве сотни голосов слились в грозный вопль: «Поломаем кости Калафату!» Гул, будто от конского топота, долетел до отдаленных галерей царского Дворца. На улицах Константинополя вспыхнул открытый бунт, — завязалось настоящее трехдневное сражение между восставшими и правительственными войсками, наемниками, унесшее около 3000 жизней. Воины стреляли из луков и метали дротики, пытаясь отстоять Дворец и разогнать бунтовщиков. Однако это им плохо удавалось: озверевшими людьми, по словам Михаила Пселла, «…словно обуяла какая-то высшая сила, все носились, как бешенные». Построившись по отрядам, толпа сметала все на своем пути. Ситуацию не исправило даже возвращение в Константинополь Зои и попытка представить ее вместе с напуганным Михаилом Калафатом в кафисме Ипподрома. Разгромив и разграбив многие красивые, роскошные дома вельмож, царских родичей, восставшие — впервые в истории Ромейского царства — взяли штурмом Священный палатий василевса! Они бросились растаскивать все, что попадалось под руку, попутно уничтожая ненавистные налоговые списки. Толпа на радостях плясала на улицах и слагала песни о происшедшем.