Сергей Сорочан - Ромейское царство

Новому василевсу ромеев Иоанну VIII Палеологу (1425–1448 гг.), 32-летнему старшему сыну старика Мануила, который последние три года жизни провел прикованный параличем к постели, а перед смертью принял монашеский постриг, досталось воистину плачевное наследство. Фактически Ромейское царство окончательно развалилось на независимые от Константинополя осколки — уделы. Они, будто острова, лежали в окружающем враждебном им мире и зависели как от турок, так и от италийских торговых государств, которые держали в руках всю торговлю.

Можно ли определить, когда в судьбе этих осколков Византии окончательно наступила точка невозврата? С какого момента страну уже действительно ничто не могло спасти? Для ответа на эти непростые вопросы нам придется погрузиться в сложнейшие ментальные и политические проблемы последних десятилетий существования обреченной страны.

Как и отец, Иоанн VIII стремился в своей политике сохранить добрые отношения с турками, укрепить власть ромеев в Морее — последнем, наиболее значительном остававшемся владении греков, и убеждать Запад прийти на помощь. Все совершенное им свидетельствует, что это был человек большого терпения и мудрости, но печальная ситуация обрекала его на меланхолию и неверие в удачу. Личные несчастья и разочарования василевса усугубляли чувство отчаяния — в пятнадцатилетнем возрасте умерла от чумы первая супруга Иоанна, царица Анна «из России», дочь Великого князя Московского Василия I Темного, внучка победителя татар Дмитрия Донского. Она прожила в Константинополе пять лет. Другая его жена, София Монферратская, оказалась поразительно некрасива: как зло пошутил кто-то из современников, ее фигура напоминала Великий пост спереди и пышную Пасху сзади. Бедный василевс так долго ее избегал, что, уязвленная, она сбежала от него в монастырь. Его третья жена, пылко любимая Мария Трапезундская, верный друг и сторонник, умрет от тяжелой болезни в начале 1440 г. в разлуке с императором, за несколько недель до возвращения Иоанна из Италии, куда он был вынужден уехать тремя годами раньше, чтобы решать, как казалось, спасительный вопрос об унии Западной и Восточной Церквей. Оставшийся бездетным, часто хворавший василевс не мог положиться даже на родных братьев, — деспотов Мореи, Фому, Константина, Феодора II, откровенно выжидавшего смерти царя, и беспокойного честолюбца, интригана Димитрия. Последний отличался особенно буйным характером: в 1442 г. он даже предпримет неудачную попытку переворота и захвата столицы, за что поплатится домашним арестом. Но самое печальное — не только в сварливой семье василевса, все более погружавшегося в уныние, но и среди ромеев не было единства.

Немало ослаблению Ромейского царства содействовало своеобразное «диссидентство». Дело в том, что в Византии образовалось несколько партий, каждая из которых предлагала свой вариант спасения гибнущего отечества.

Латинофилы («западники»), то есть поборники сближения с Западом, считали унию с Католической Церковью и возможную помощь западных государств в виде Крестового похода против турок единственным реальным выходом. С их точки зрения Папа должен был стать духовным главой и лидером объединенного христианского мира, мощь которого можно было противопоставить все более наглевшим туркам-османам. Это была численно небольшая, но очень влиятельная группа, чье мнение обладало весом, поскольку среди них было много представителей правящей элиты, придворной знати, фракийские и греческие, морейские магнаты, некоторые представители высшего клира и интеллектуалы. Будучи включенными в структуры власти или приближенными к престолу, они имели возможность влиять и на выработку политического курса Константинополя, и на принятие императором ромеев ответственных, стратегически важных решений. Более того, сам василевс обычно и возглавлял латинофилов. Их теологическим основанием, разумеется, было католичество, чье преимущество они готовы были признать и в которое зачастую переходили по идейным соображениям, а вовсе не ради «почести и даров», как считали многие современники. Некоторые из латинофилов даже стали монахами- доминиканцами . Они всячески акцентировали внимание на христианском единстве Запада и Востока и пытались преодолеть глухую стену взаимных обвинений в ложности путаных религиозных убеждений. Вместе с тем, признавая равенство и возможность партнерства, они относились к латинским «варварам» снисходительно, если не с высокомерием и пренебрежением, считая себя на голову выше их.

Еще более многочисленной и влиятельной была православная или ортодоксальная группировка. Она выступала категорически против сближения с Западом, признания приемлемости латинских церковных текстов, догм и унизительной, как им казалось, унии с католиками. Они были настроены глубоко «антипапистски» и привыкли отождествлять Папу, одновременно духовного и светского владыку Запада, с Антихристом, «волком, разрушителем». Примечательно, что «Рум папа» — по-гречески «Папа римский» — было распространенной в Константинополе кличкой собак.

Сторонники ортодоксов видели причины всех бед ромеев в наказании Богом за многочисленные грехи, в частности, за церковный раскол, вину за который возлагали только на латинов, призывали к истинному покаянию и предполагали в отражении натиска турок опереться лишь на православный мир. Немым укором для них стояли пустые остовы многих разрушенных, сожженных церквей. Духовным вождем этого течения стал важнейший мыслитель, горячий, несдержанный антилатинский палемист, красноречивый теолог, монах Марк Евгеник (ок. 1394–1444 гг.). Он призывал ромеев: «Бегите от папистов, как вы бежали бы от змеи или от жара пламени». Православную партию поддержали высшее и среднее духовенство, монахи, большая часть византийских предпринимателей, страдавших от набиравшей обороты конкуренции италийцев. Константинопольские Патриархи — Евфимий II (1410–1416 гг.) и Иосиф II (1416–1439 гг.) — колебались и бросались из крайности в крайность: то поддерживали идею унии, то выступали за строгое соблюдение Православия. Большинство простых греков, обедневших, подозрительных, легко склонных к мятежу и беспорядку, страстно ненавидели латинофилов, что часто приводило к рукопашным стычкам, еще более нагнетавшим напряжение.

Самое главное — среди ромеев находились и туркофилы , — те, кто считал, что лучше уж подчиняться сильному мусульманскому султану, нежели влачить жалкое существование в подданстве слабого, пусть и православного василевса. Базис этой партии составляли прежде всего тюркские слои византийского общества — общины византийских тюрок, крещенная тюркоязычная знать, свободные земельные собственники, часть духовенства, владельцы недвижимости, многочисленные воины, парики, значительно увеличившиеся во второй половине XIV — начале XV вв. в связи с приливом тюрок в собственное ромейское население. Они надеялись, что турецкие правители принесут на многострадальную византийскую землю порядок и стабильность, окажут ромеям покровительство, изгонят «жадных латинов». Понять это можно: длительные пограничные контакты тюрок и ромеев в Анатолии давно сопровождались культурным и политическим взаимодействием сторон, смешением этносов и языков. Византийцы перенимали многие мусульманские имена и титулы, а тюрки — греческие. Эта же ситуация с началом османской экспансии повторилась и на Балканах. Более того, безуспешные попытки ромеев и европейцев отразить османскую угрозу привели лишь к росту антилатинских и антивизантийских настроений на Балканах. Многие сербы, валахи, албанцы, не способные сопротивляться османам, стали присоединяться к ним и сражаться на их стороне против других балканских правителей. Участились случаи смешанных браков. Сами турки всячески содействовали переходу христиан в мусульманство и даже разработали для этого особенную праздничную церемонию. Таим образом, они медленно, шаг за шагом проводили политику мусульманизации населения, при этом, в отличие от Папы и латинов, мудро разрешая оставшимся ромеям свободно исповедовать то, что они хотят.