Сергей Сорочан - Ромейское царство

В качестве награды верхам варварской элиты предоставляли также торжественный прием при царском дворе. Кроме того, как политическое средство в ход шли брачные связи с домами крещенных (подчеркнем — обязательно крещенных) варварских вождей, королей. Первым в этом ряду является брак преемника Алариха, вождя вестготов Атаульфа (Адольфа — это имя означает «волк-отец») с дочерью Феодосия Великого, сводной сестрой жалкого императора Западной Римской империи Гонория и тетей императора Восточной Римской империи Феодосия Младшего, молодой, красивой, умной Галлой Плацидией. В 414 г. императорские дворы в Равенне и Константинополе потрясла весть о том, что 24-летняя Плацидия стала королевой готов и сто красивых готских мальчиков поднесли ей в качестве приданого сто золотых блюд, на которых лежали награбленные четыре года назад золото и драгоценности Рима.

Этот брак продлился всего год. Плацидия родила Атаульфу ребенка, который умер, а вскоре после этого вождь готов был убит своим конюшим. Императору Гонорию удалось выторговать сестру за 600 тысяч мер пшеницы, после чего Галла Плацидия была выдана замуж за будущего соправителя ее брата, римского военачальника Констанция, от которого она произвела на свет дочь Гонорию, а затем сына Валентиниана. Однако Констанций пробыл соправителем и августом всего лишь семь месяцев. После его смерти несчастная Плацидия вновь стала вдовой. Страдая от несносных любовных приставаний сводного брата, скандалов и интриг Равеннского двора, она забрала детей и уехала к своему царственному племяннику Феодосию в Константинополь, а после смерти Гонория от водянки вернулась в Италию регентшей при своем шестилетнем сыне, Валентиниане III, который был провозглашен императором Запада. Десять лет она правила умирающей Западной империей и еще пятнадцать лет сохраняла в своих руках власть. Она умерла в 62 года и ее великолепный мавзолей, знаменитый своими мозаиками, до сих пор считается одной из главных достопримечательностей древней Равенны. Говорят, много веков забальзамированное тело Плацидии в императорском одеянии покоилось на троне кипарисового дерева и его можно, было увидеть через отверстие в стене, но в 1577 г. какие-то дети, играя с огнем, сожгли императрицу и ее трон.

Гонории, как и ее матери, выпала необычная, странная судьба, и она тоже вошла в историю самых скандальных дипломатических интриг. Девушка с сильным характером и с тягой к власти, она оказалась в положении старой девы-заложницы при своем неспособном к управлению Империей младшем брате, который не давал ей выйти замуж ни за кого, кто мог хоть как-то претендовать на царский пурпур, даже если это был не язычник, а христианин. В 30 лет она влюбилась в своего управляющего по имени Евгений, с которым якобы задумала убить Валентиниана III. Мнимый или явный заговор был раскрыт, Евгения казнили, а Го норию решили сбыть замуж за обыкновенного состоятельного человека, чтобы таким образом устранить ее из большой политики. И тогда, доведенная до крайности, она совершила неслыханный для римлянки-аристократки поступок: тайком послал свое кольца Аттиле, предложив этому великому язычнику свою руку. Очевидно, рассказы Плацидии о том, как она правила готами, не привили ее нежной, благовоспитанной дочери отвращения к варварам, даже не крещенным. Понятно, что в гареме грозного вождя гуннов были женщины и помоложе, но тут подворачивался случай уникальный. Два года, 451 и 452 гг., Аттила с огромной армией гуннов, франков и вандалов добивался своей «невесты», держа в страхе Равенну и Константинополь. Среди послов, пришедших встречать его под Римом, был Папа Лев I, и «Бич Божий», каким он представлялся христианам, неожиданно отступил, пообещав вернуться на следующий год, если ему не выдадут Гонорию. Но не вернулся. Аттила скоропостижно скончался в своей постели, которую разделил с очередной, силой взятой им молодой женой-наложницей, Ильдико, принцессой покоренных бургундов. Гонория же, на короткий миг сверкнув в сумерках истории дипломатии, ушла в неизвестность, став символом того союза между варварами и римлянами, из которого в будущем будет суждено родиться Европе.

Впрочем, следует учесть, что императорский дворец на Босфоре долгое время, по меньшей мере до второй половины X в., не будет снисходить до создания родственных семейных связей с язычниками, иноверцами, как бы ни было это выгодно с дипломатической точки зрения. Если такое и случалось под давлением обстоятельств, то крайне редко, и осуждалось как византийскими правителями, так и общественным мнением. Обычно василевсы хитрили и вместо принцесс, имевших прямое родство с правящей династией, с помощью своих ловких, велеречивых дипломатов устраивали браки иноземных правителей со своими дальними и сверхдальними родственницами или ромейками из знатных, но не царских семейств, причем рассматривали подобный брачный союз как свидетельство подчинения такого правителя и его подданных Империи.

Гораздо чаще в ранней Византии прибегали к такому способу дипломатического воздействия как Святое Крещение иноземных вождей, причем даже Юстиниан I Великий при всех его амбициозных замашках не считал зазорным стать крестником, восприемником от святой купели самых диких предводителей варваров, таких как гуннский вождь Грод или Горд с крымского Боспора или король герулов Грепа, он же Агриппа. Позже василевсы не раз использовали этот прием в отношении задиристых болгарских ханов, пытаясь обуздать их. Крестившись хотя бы с частью своей знати, ближайшими родственниками, такие правители, связанные верой и нерушимой дружбой, добровольно становились в патронатные отношения по отношению к своему крестнику — императору ромеев. Он же начинал использовать их в интересах Империи, для защиты византийской территории, причем даже той, что уже была отторгнута, захвачена варварами. Более того, земли таких крещенных племен и народов начинали считаться неотъемлемой частью имперских владений, как бы переданным императором этим инородцам — архонтам, топархам, кирам в управление.

С этой же целью Ромейское царство давало убежище иноземным политическим авантюристам, изгоям, оппозиционной знати. Держали их так, «на всякий случай», чтобы при необходимости выдвинуть «своего» претендента на престол против зазнавшегося, непокорного соседа или, напротив, добровольно выдать заинтересованной стороне, заработав на этом политические и дипломатические дивиденды.

Охотно византийцы пользовались и иными средствами, чтобы привлечь варваров, иноземцев-эфников на свою сторону, или, как говорили, «превратить врага в себя». Они приглашали или брали заложниками в Константинополь, к императорскому двору всевозможных иностранных принцев, князьков, знать. За ними внимательно наблюдали, прививали им вкус к роскошной с точки зрения варваров жизни, приобщали к драгоценной кладези греко-римской культуры, к византийским ценностям, крестили, щедро одаривали деньгами и ромейскими титулами, главное, воспитывали в духе преданности императору, старались одновременно очаровать и запугать. В некоторых случаях их превращали в агентов влияния Империи ромеев, ее симпатиков и, вернувшись после такой «стажировки» домой, они проводили проромейскую политику.