Сергей Сорочан - Ромейское царство

Нормы поведения византийских дипломатов и государственных лиц сводились к соблюдению правил, которые известный политолог Эдвард Люттвак назвал «оперативным кодексом». Они предусматривали избегание войны всеми средствами, сбор разведывательных и шпионских данных, маневрирование, разработку различных хитростей, подлостей, вероломных ходов, затягивание переговоров, медленное подтачивание материальных и моральных сил врага, использование его слабостей, подкуп, вербовку союзников. Все это позволяло ромеям активно привлекать пограничные племена и народы для охраны своих границ. Их вождям, кроме пышных санов, давали особые знаки отличия (золотые и серебряные диадемы, дорогие вышитые одежды, жезлы), щедрые дары и еще более щедрые, велеречивые посулы, которые далеко не всегда соблюдались. Одни, наиболее прозорливые, понимали это, другие попадались на виртуозно выполняемые приманки из побрякушек, мишуры слов и блеска золота, чтобы потом сокрушаться и проклинать коварных, льстивых и расчетливых ромейских «исполнителей дел священных», полагая, что таковы все жители Ромейского царства.

Недаром, по свидетельству уже упомянутого Менандра, вождь громадного государства алтайских тюрок, Турксанф (Тянь-хан-хан), — тот самый, чьи войска решили напасть на крымский Боспор, — сказал прибывшим к нему в 575 г. византийским послам: «Не вы ли те самые римляне, употребляющие десять языков и один обман? Выговорив эти слова, он заткнул себе рот десятью пальцами: „Как у меня теперь во рту десять пальцев, так и у вас, у римлян, множество языков. Одним вы обманываете меня, другим моих рабов… Просто сказать, лаская все народы и обольщая их искусством речей и коварством души, вы пренебрегаете ими, когда они ввергнуться в беду головой, а пользу от этого получаете сами. И вы, посланники, приезжаете ко мне облеченные ложью, да и сам пославший вас обманщик“».

Впрочем, надо учесть, что привычка вести долгие дорогостоящие интриги, подкупать варваров, инородцев-эфников дарами сыграла с византийцами злую шутку. Играя на самолюбии варварских вождей и пытаясь поразить их богатством и роскошью, ромейская дипломатия не учла все растущую жажду наживы и постоянную потребность в получении подарков, пенсий, которые зачастую превращались, по сути дела, в ежегодную и немалую дань.

Как бы то ни было, платить золотом все равно было эффективнее, чем добиваться желаемого железом, то есть посылать на убой новые военные силы и терять налоговые поступления из разграбленных провинций. Более того, ромейские власти понимали, что соперников не следовало окончательно уничтожать: нынешний враг завтра мог стать союзником в нескончаемой борьбе с неожиданно окрепшим соседом. Не менее эффективно можно было действовать, перерезая важные торговые пути, нанося экономический ущерб, ограничивая в приобретении или вообще категорически запрещая к вывозу эфникам стратегические важные товары — зерно, вино, оливковое масло, соль, обработанное и необработанное железо, медь, точильные камни, оружие, доспехи, древесину для кораблей и сами корабли и, главное, престижные товары — шелк, драгоценные ювелирные украшения, золото и золотую византийскую монету — универсальную валюту, столь востребованную во всем мире. Представители правящих иноземных элит зачастую могли заполучить интересующие их товары, изделия только в качестве дипломатической торговли — даров, подарков, дани от императора ромеев. Такой сложный комплекс взаимосвязей разных народов с Ромейским царством сам по себе служил эффективным механизмом сдерживания других стран и по сути очень напоминал тот, каким пользуется в современном мире такой политический гегемон как США.

Любой, самый худой мир предпочитался предусмотрительными ромеями неизвестности войны, полной опасности. Менандр Протиктор устами отправленного к персам посла Юстиниана I, выдающегося, красноречивого дипломата Петра Патрикия убеждал: «Что мир — великое благо для людей, что, напротив, война есть зло, об этом никто спорить не будет. Хотя бы против общепринятого мнения и можно было полагать победу несомненной, я думаю, однако, что и одерживающему победу худо живется из-за слез других людей». Другими словами, мир, как и все остальное, был товар, и за него византийцы были готовы платить разумную цену, если для этого оставалась хотя бы малейшая возможность. К тому же дань не снижала производства ромеев, а золото скоро вновь возвращалось в Империю, благодаря контактам, совершаемым самими варварами, заинтересованными в византийских товарах. Даже значительная часть просто подаренного оставалась в столице: неуемная жажда к драгоценному металлу заставляла чужеземцев без счету тратиться на его приобретение. Тот же Менандр Протиктор с иронией вспоминал, как аварские посланники в соответствии со своим варварским дурным вкусом покупали на рынке «золотые цепи, сделанные как для сковывания беглецов, и золотые кровати и другие предметы сладкой жизни». Таким образом, развитие торговых связей вместе с дипломатическим искусством и проповедью христианства среди чужеземцев помогало византийцам если не подчинять, то хотя бы контролировать их.

Зачастую сами торговые и церковные интересы Ромейского царства направляли деятельность византийской дипломатии. Причем, в отличие от латинского Рима, Православная Церковь облегчила задачу своим миссионерам: разрешила богослужение на различных языках и переводила Священное Писание на языки новообращенных народов. В числе их были арабы из Сирии и Йемена (тогдашнего Химьяра), темнокожие эфиопы из огромного государства Аксум в восточной Африке, смуглые берберы из северной Африки, лазы и цаны на Кавказе и границах Армении, светловолосые гепиды , герулы, воинственные плосколицые, не сходившие с своих коней гунны на Дунае, вплоть до королевств сероглазых усатых франков отдаленной Галлии, в церквах которой молились за здравие ромейского императора.

Обычно византийские купцы и отдельные церковные проповедники первыми проникали в неизвестную дотоле страну, собирая в интересах своего правительства ценные сведения: о политическом устройстве, военном деле, торговле, правах и обычаях того государства, где им довелось побывать. Затем приступали к делу те, кого можно назвать скорее посланниками, чем дипломатами, ибо самого понятия дипломатии тогда еще не существовало.

Особой службы иностранных дел в Византии не было, как не было и корпуса профессиональных дипломатов. Таковыми по воле императора назначали некоторых должностных лиц, чиновников, военных, ученых, священнослужителей, которых отправляли на переговоры с иноземными правителями. Свои миссии они принимали добровольно, а не принудительно и докладывали о ее выполнении любому высокопоставленному чиновнику или самому императору. При всем том надо учесть, что византийская дипломатическая система имела строго централизованный, целенаправленный характер, руководясь из единого центра — царского дворца, и находилась под постоянным строжайшим контролем государства. В сравнении с неупорядоченной, несогласованной дипломатией варварских королевств или долгое время остававшихся раздробленными европейских княжеств это давало значительные преимущества.