Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

В своей совокупности все эти данные должны были соста­вить у Сталина представление о том, что Германия усиленно го­товится к нападению на СССР в самое ближайшее время. Подобные сообщения шли и в июне 1941 г.

В сборнике приведена сводная таблица сообщений агентов из Германии о ее подготовке к войне против СССР за период с 6 сентября 1940 по 16 июня 1941 г. Информация в Москву шла помимо советских резидентов в Германии также из других стран (из Японии от Зорге), от немецких антифашистов, в том числе и от перебежчиков — солдат, находившихся на советско- германской границе, буквально накануне войны. Мы уже упоминали, что югославский посол в Москве сообщил Сталину по поручению своего правительства о готовящемся нападении Германии на СССР, о чем его информировал германский ми­нистр во время беседы. О том же уведомлял Сталина премьер- министр Великобритании в специальном послании. Сигналы шли и из Вашингтона.

Во всех донесениях примерно назывались совпадающие сроки нападения — последняя декада июня 1941 г. (а Зорге, как известно, назвал даже точную дату — 22 июня) 54. На многих из них имеются пометки Сталина. Он, как правило, в резкой фор­ме выражал неодобрение или несогласие с предупреждениями, часто даже бранными словами в адрес "так называемых инфор­маторов и резидентов" 55. По воспоминаниям Ф.И. Голикова, он боялся докладывать Сталину о предупреждениях, зная его раз­драженную реакцию на подобные донесения.

Сталин считал (выразив это в виде пометки на одном из агентурных донесений), что это была дезинформация, в боль­шинстве случаев подготовленная в Англии с единственной це­лью столкнуть Германию и Советский Союз.

Особые вопросы вызывает такая сталинская реакция в на­чале 1941 г., когда руководство страны, обеспокоенное полити­кой Германии, начинает готовить народ к предстоящей войне. И в этой ситуации Сталин не хочет верить никому, даже сооб­щениям перебежчиков с немецкой стороны.

Многие исследователи пытались трактовать подобный фе­номен, когда лидер страны в критический момент не желал прислушиваться к многочисленным предупреждениям. Ряд ис­ториков определяют подобную реакцию как "необъяснимую, иррациональную", серьезным образом повлиявшую на непод­готовленность страны к отражению агрессии.

Существуют различные объяснения такой позиции вождя, включавшей политические и психологические факторы. В об­щем их комплексе, оказывавших, видимо, влияние на Сталина, следует отметить и информацию о разногласиях в высших кру­гах Германии. Вероятно, она искусно подбрасывалась из Бер­лина не только в Москву, но и в другие страны. Ее главный смысл состоял в том, чтобы показать, что немецкие военные выступали за войну на Востоке, в то время как многие полити­ческие деятели, особенно из ведомства Риббентропа, были го­товы к продолжению сотрудничества с Москвой. Сведения такого рода поступали к Сталину от советской агентуры и докла­дывались ему главой Наркомата госбезопасности Меркуловым и руководителем военной разведки Голиковым. В некоторых даже говорилось о "расколе" в немецком руководстве. Об этих донесениях подробно рассказывает в своих воспоминаниях Р. Судоплатов. Информация поступала из Лондона и Стокголь­ма, а также из советского посольства в Берлине.

20 марта 1941 г. Голиков направил Сталину подробный от­чет, как бы обобщающий всю информацию. По мнению главы советской военной разведки, в германских правящих кругах существуют две противоположные точки зрения. Одна из них заключается в том, что СССР в настоящее время слаб в воен­ном отношении, поэтому следует использовать удобный момент и вместе с Японией покончить с СССР и освободиться от пропаганды и от домоклова меча, висящего все время над Германией. Другая состоит в том, что русские солдаты сильны в обороне, это доказано историей. Рисковать нельзя. Лучше поддерживать с СССР хорошие отношения 56.

Идею о разногласиях продвигал и посол Шуленбург, пытаясь уговорить Сталина не делать поспешных выводов, а продолжать посылать сигналы в Берлин, даже в виде личного послания Гит­леру. Известно, что Шуленбург, находясь в Берлине, был принят Гитлером и стремился убедить фюрера в продолжении сотруд­ничества с Советским Союзом. Гитлер не раскрывал ему всех карт. Шуленбург, хотя и чувствовал, что ситуация становится критической, все же еще питал какие-то иллюзии. Эта линия по­сла прослеживается во многих его донесениях в Берлин, в бесе­дах с дипломатами других стран. Она видна из мемуаров Риббен­тропа, из книги советника германского посольства в Москве Хильгера и других источников. О серьезных разногласиях меж­ду группой Геринга и Риббентропа в связи с отношениями с СССР говорится и в одном из сообщений агента из Берлина 57.

В таком же контексте следует оценить и усиленно распро­страняемые слухи о готовящемся широком соглашении Москвы и Берлина о новом разграничении сфер интересов, о согласии СССР предоставить Германии серьезные экономические приви­легии на Украине. Информация об этом приходила к Сталину из Лондона (со ссылками на Foreign Office) и от хорошо информи­рованных шведских дипломатов. Г. Городецкий даже так озагла­вил одну из глав своей книги, посвященных 1941 г. — "Политика уступок агрессору. Новый германо-советский пакт?"

В некоторых материалах от апреля 1941 г. из Берлина от ис­точников, заслуживающих доверия, содержится информация о подготовке "некоего ультиматума" 58, который Германия наме­ревалась предъявить Советскому Союзу. Последующее изуче­ние германских документов показало, что никакой подготовки ультиматума не было. Зато 30 апреля Сталину было доложено о предстоящих немецких экономических требованиях по вопро­сам, связанным с поставкой сырья. Через несколько дней по­ступило сообщение, что вся концентрация войск — это лишь средство давления на СССР, а 8 мая — информация о том, что вопрос об ультиматуме продолжает обсуждаться в немецких правящих кругах.

25 мая в одном из донесений выражалась уверенность, что сосредоточение немецких войск на границе ставит одной из целей сделать Сталина более сговорчивым в вопросах поставки в Германию необходимых ей товаров и особенно нефти. Не от­рицая наличие планов военных действий, информатор заявлял, что военные вообще любят составлять различные планы на вся­кий случай 59.

Важнее, вероятно, что все эти донесения, а скорее всего на­меренная дезинформация из Берлина, вполне соответствовали предположениям Сталина и особенно Молотова о возможной "большой игре", которая позволила бы Москве избежать кон­фликта летом 1941 г. Интересно, что Молотов в последний раз употребил слова о "большой игре" в разговоре с Г. Димитровым 21 июня 1941 г. 60Именно этим объясняются и постоянные попыт­ки Молотова завязать через Шуленбурга новый обмен мнений с германскими лидерами, в том числе по вопросам, о которых Гит­лер и Риббентроп говорили Молотову в Берлине в ноябре 1940 г.