Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

В плане идеологического воздействия на население в 30-е годы в советской пропаганде преобладала также идея о воз­можной войне, в которой Советскому Союзу, вероятно, при­дется участвовать. Собственно она вытекала из положения о том, что СССР в любой момент мог подвергнуться нападению, поэтому всячески осуждались пацифизм и притупление бди­тельности.

Но одновременно советские люди воспитывались в уверен­ности в силе и мощи социалистического государства, способно­го дать отпор любому агрессору. Для закрепления этой уве­ренности использовались и исторический опыт, и традиции русского прошлого, когда нападавшие на Россию терпели по­ражение. Героизм и самоотверженность советских людей пропагандировались в художественной литературе и в искус­стве.

Постулаты о постоянных кризисах империализма, об обост­рении его внутренних противоречий занимали важное место в советской идеологии и пропаганде. Уверенность в конечной победе социализма базировалась прежде всего именно на дока­зательствах внутренней слабости империализма. Фактически в довоенное время отсутствовала идея о расширении зоны побе­дившего социализма за счет каких-либо конкретных соседних или иных территорий. Коминтерн ориентировал коммунисти­ческие партии на работу по разложению капиталистических режимов в своих странах, на разоблачении их антинародной сущности. Преобладающее направление всей деятельности Ко­минтерна состояло в поддержке Советского Союза, его общей международной линии и конкретных внешнеполитических ме­роприятий.

В связи с этим еще раз отметим, что в современной истори­ческой литературе уже длительное время ведутся острые дис­куссии о том, была ли советская стратегия наступательной или преследовала оборонительные цели. С точки зрения идеологии эти споры представляются во многом надуманными. Советская идеологическая доктрина постоянно исходила из наступатель­ной стратегии. В теоретических трудах, как правило, говори­лось, что критика капитализма должна вестись в наступатель­ном духе, в постоянном и активном разоблачении всех прояв­лений империализма.

С началом 30-х годов непременным атрибутом этих разо­блачений была критика фашизма, его идеологии и практики. От каждого советского коммуниста и от всех коммунистиче­ских партий требовались активные действия, направленные на раскрытие достижений социалистической страны и на анализ глубоких противоречий и кризисов стран капитала и всей сис­темы империализма.

В теоретическом багаже компартий было также обоснова­ние глубоких противоречий между различными капиталисти­ческими государствами, между "буржуазными силами" и груп­пами и необходимости использования этих противоречий в интересах социалистического Советского Союза и коммуни­стического движения в целом.

Все эти концепции рассматривались как незыблемые, выте­кающие и из общих положений марксизма-ленинизма и из конкретной ситуации в мире в 30-е годы.

* * *

Уместен вопрос, в какой мере и каким образом изменились советская стратегия и идеология после подписания советско- германского договора о ненападении вместе с приложениями от 23 августа 1939 г. В данной постановке содержится и другой вопрос — готовилось ли советское руководство к столь реши­тельной "смене вех" и ориентиров.

Представляется очевидным, что, несмотря на поворот Москвы в сторону сближения с Германией, который обозна­чался еще весной и летом 1939 г., он не давал советским лиде­рам оснований для какого-либо пересмотра их теоретических и идеологических позиций.

Было неясно, во что выльются советско-германские контак­ты, к тому же продолжались тройственные переговоры между Советским Союзом, Англией и Францией. Поэтому идеологи­ческие органы (пресса, научные издания, кино, устная пропа­ганда) по-прежнему следовали той же линии, которая была взя­та из 30-х годов и которая базировалась на постоянных стерео­типах социалистической теории.

Выше отмечалось, что как само подписание договора, так и особенно секретные приложения к нему были в известном смысле неожиданными для Сталина и его соратников. Им тре­бовалось несколько дней, а может быть, и недель интенсивной работы, чтобы определить направления своей внешнеполити­ческой деятельности. В первые недели выработка линии пове­дения определялась как долгосрочными целями, так и сугубо прагматическими задачами момента. В еще большей степени это касалось теории и идеологии. Любые кардинальные пере­мены требуют, как правило, длительного времени для переос­мысления.

То, что произошло в коридорах Кремля в сентябре — октяб­ре 1939 г., показывает, что советское руководство в принципе было готово к новой стратегии в теоретической и идеологиче­ской областях. Видимо, постепенно взяв курс на поворот в сто­рону Германии, Сталин продумывал влияние этого поворота и на область теории и идеологии. Но как и в какой форме это произойдет, стало очевидным, видимо, лишь после интенсив­ных обсуждений, начавшихся сразу же после подписания договора.

Прежде всего кремлевский лидер стоял перед необходимо­стью объяснить своему народу и всему миру (главным образом коммунистическому движению) причину такого резкого пово­рота в сторону соглашения с фашистской Германией, разобла­чение и борьба с которой были главной задачей Советского Союза, коммунистических партий и всех прогрессивных сил.

Следующий вопрос, который мог обсуждаться в Кремле, состо­ял в том, насколько далеко намеревались идти советские лиде­ры в своих отношениях с нацистской Германией. В принципе могли существовать разные варианты. Москва могла ограни­читься подписанием договора с Германией (даже с соответству­ющими приложениями), решая главную задачу оставаться в стороне от конфликта между империалистическими странами, сохраняя контакты с Англией и Францией, и не менять общую идеологическую стратегию, лишь приглушив прежнюю анти­фашистскую и антигерманскую направленность. При такой по­становке вопроса объяснить издержки от подписания договора мировому общественному мнению и собственному народу было бы не столь трудно.

Возможен был и другой вариант. Советская идеология при­спосабливается к изменившейся обстановке (сохраняя дистан­цию от нацистских теоретико-идеологических постулатов), но не дает никаких установок к перемене позиций коммунистиче­ских партий других стран и всего коммунистического движе­ния в целом.

Но в Москве рассудили иначе, что ясно отразил сталинский подход к только что заключенному договору с Германией.

Последствия договоренностей с Берлином лишь начали проявляться, а в Кремле уже приступили к подготовке и претворению в жизнь кардинальной идеологической "смене вех". Видимо, настроения, воцарившиеся в Москве в послед­нюю неделю августа 1939 г., распространились и на сферу идеологии.