Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Сталин и Жданов торопили Димитрова с написанием ста­тьи, и 25 октября в Кремле состоялась повторная встреча Ста­лина и Жданова с Димитровым, на которой советский лидер опять разъяснял новые теоретические установки. По словам Димитрова, Сталин прямо указал ему: "Мы не будем выступать против правительств, которые за мир" (имея в виду прежде все­го нацистскую Германию), повторив, что не следует помогать Чемберлену 10. Он подвел базу под свои рассуждения, заявив, что надо выдвигать только те лозунги, которые соответствуют нынешнему моменту. Стремясь подкрепить свои позиции, Ста­лин подверг критике позицию большевиков во время Первой мировой войны, когда ставился лозунг превращения войны им­периалистической в войну гражданскую. Он особенно акцен­тировал внимание на необходимость консолидации с СССР, подразумевая прежде всего поддержку новой советской линии в отношении Германии.

Сталин повторил этот тезис на обеде в Кремле после парада и демонстрации на Красной площади 7 ноября 1939 г. Он опять обратился к событиям Первой мировой войны, заявив, что и то­гда лозунг превращения империалистической войны в войну гражданскую подходил только для России, а не для европей­ских стран. Характеризуя современную ситуацию, Сталин зая­вил, что "мелкобуржуазные националисты" в Германии (види­мо, он имел в виду национал-социалистов) проявляют гибкость и способность на крутой поворот, они не связаны с капитали­стическими традициями в отличие от буржуазных руководите­лей типа Чемберлена. Он призвал не держаться за прежде уста­новленные правила и рутину, а вносить новые, что диктуется изменившимися условиями 11. Таким образом советское руко­водство стремилось теоретически обосновать свой внешнепо­литический поворот и заставить принять его коммунистиче­ское движение, прежде всего в странах Европы.

Если беседы Сталина с Димитровым, его замечания по по­воду позиции Коминтерна были рассчитаны на внешний мир, то доклад Молотова на заседании Верховного Совета 31 октяб­ря делался главным образом для внутреннего потребления. Из­лагая внешнеполитические итоги деятельности Советского Со­юза в сентябре — октябре 1939 г. и высоко оценивая дружбу с Германией и сотрудничество с ней на прочной базе взаимных интересов, в том числе и после подписания договора о дружбе и границах от 28 сентября, Молотов столь же высоко оценил со­ветские акции в отношении Польши, договора с Прибалтий­скими странами.

Но глава советского правительства и народный комиссар по иностранным делам на этом не остановился. Он фактически до­словно повторил сталинские слова, сказанные во время бесед с Димитровым, в частности и такие: "Старые формулы явно уста­рели и теперь неприменимы" 12.

Он заявил, что понятия "агрессия" и "агрессор" приобрели новый смысл и что Германия стремится к скорейшему оконча­нию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовав­шие против агрессии, выступают за продолжение войны и про­тив заключения мира. И далее он резко осуждал действия Англии и Франции в защиту Польши и т.п.

Однако глава советского правительства и на этом не оста­новился. Он обратился к идеологическим проблемам и обви­нил правящие круги Англии и Франции в объявлении чего-то вроде "идеологической войны" против гитлеризма (напоми­нающей старые религиозные войны). "Но такого рода война не имеет для себя никакого оправдания... Идеологию гитле­ризма, — заявил Молотов, — как и всякую другую идеологи­ческую систему, можно признавать или отрицать, это — дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идео­логию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с ней вой­ной" 13.

Этот пассаж советского наркома, конечно, свидетельство­вал о многом. В своем стремлении оправдать внешнеполитиче­ский поворот, советские лидеры перешли границы. Глава пра­вительства и дипломатического ведомства мог защищать под­писание договора и внешнеполитические акции, но брать на себя функцию защиты гитлеризма как идеологии было не про­сто бессмысленно и непонятно, но и крайне вредно для самого Советского Союза.

Прежде всего напомним, что за две недели до этого, объяс­няя ввод советских войск в Польшу, Молотов настаивал на со­ветской политике нейтралитета, а теперь он взялся защищать гитлеровскую идеологию, которую СССР клеймил по всем линиям и осуждал на всех уровнях в течение многих лет. Оп­равданием гитлеровской идеологии советские руководители словно нарочито противопоставляли себя всему миру и обще­ственности стран Европы и других континентов. А главное, в этом не было никакой необходимости для конкретной совет­ской политики.

Трудно найти этому какое-либо рациональное объяснение, тем более, что в идеологии нацистского руководства не про­изошло такой же перемены. Конечно, из печатных изданий и в официальных речах исчезли все антисоветские и антибольше­вистские клише и обвинения, но не появилось и прославление идеологической доктрины большевизма. А если такие намеки и были, то как желание "подыграть" тональности, появившейся в советской пропаганде.

По линии Коминтерна в течение октября 1939 — пример­но мая 1940 г. компартиям постоянно давались рекомендации поддерживать советские внешнеполитические акции, в том числе и позицию СССР во время зимней войны с Финлянди­ей. Наиболее болезненным результатом были указания Ко­минтерна германской компартии. В конце декабря 1939 г. ру­ководство Коминтерна направило свои соображения о "Поли­тической платформе КП Германии", отметив, что в Германии сложились два фронта. Один — фронт господствующего ре­жима, заключившего договор о дружбе с Советским Союзом (хотя и не гарантирующий последовательную дружбу с СССР), и второй — включающий некоторые круги буржуа­зии, часть католических и социал-демократических кругов. Этот фронт направлен непосредственно против пакта и про­тив дружбы с СССР и идет "в услужение к англо-французско­му военному блоку, выступая и против германского народа и против Советского Союза" 14. Компартии Германии предлага­лось прекратить борьбу против нацистского режима, а высту­пать против тех сил (по большей части умеренных кругов), ко­торые ориентировались на англо-французский блок. Следуя этим указаниям, германские коммунисты должны были отка­заться от борьбы с теми, кто организовал травлю и преследо­вания коммунистов, кто арестовал многие тысячи активистов КПГ и держал в тюрьме генерального секретаря КПГ Э. Тель­мана.

Таким образом, в своем стремлении задобрить Гитлера и доказать ему свою дружбу и лояльность советские лидеры были готовы даже пожертвовать делом германских коммуни­стов. Москва как бы расчищала для нацистского режима поле и вне и внутри страны, облегчая ему реализацию своей програм­мы подавления демократических сил в Германии и пропаганды идей мирового господства.