Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Завершая вопрос о международно-политической сфере, от­метим, что крайне жесткую критику советские лидеры обру­шили на деятелей социал-демократии. В статье "Война и рабо­чий класс", которую Сталин редактировал, Г. Димитров посвя­тил специальный раздел разоблачению деятельности II Интер­национала, в том числе и за прошлые прегрешения 15. Главный вывод автора статьи был высказан предельно откровенно: "У коммунистов не может быть никакого единого фронта с теми, кто находится в общем фронте с империалистами и поддержи­вает преступную антинародную войну" 16. В редакционной ста­тье "Коммунистического Интернационала" № 5 за 1940 г. снова звучит крайне резкое по тону осуждение "вожаков социал-де- мократии" 17.

В общую критику социал-демократии включился и В.М. Молотов. В своем докладе на заседании Верховного Сове­та СССР 29 марта 1940 г. он в свойственном для него стиле зая­вил: «В яростном вое врагов Советского Союза все время выде­лялись визгливые голоса проституированных "социалистов" из II Интернационала... лакеев капитала, продавших себя поджи­гателям войны» 18.

Таким образом, руководство Советского Союза и Комин­терна вернулись к практике начала 30-х годов, когда социал-де­мократия была объявлена "социал-фашизмом". Ирония судьбы состояла в том, что на этот раз ее обвиняли уже не в пособниче­стве немецкому фашизму, а в том, что она призывала к борьбе с этим самым германским фашизмом, который превратился из главного врага в партнера Советского Союза.

Как известно, роспуск Коминтерна произошел в других ус­ловиях в 1943 г., но его действия начиная с осени 1939 г. во мно­гом дискредитировали эту организацию в глазах мировой об­щественности и коммунистического движения и в значитель­ной степени способствовали прекращению ее существования.

* * *

Все перечисленные выше мероприятия были обращены на международную сферу, но существенный идеологический по­ворот произошел и внутри Советского Союза.

Буквально через несколько дней после подписания совет­ско-германского договора в центральных советских газетах по­явились первые комментарии, которые уже содержали непро­зрачные намеки на "дружбу народов СССР и Германии". 31 ав­густа, выступая на внеочередной сессии Верховного Совета, Молотов заявил, что ранее "были некоторые близорукие лю­ди", которые увлекались "упрощенной антифашистской агита­цией" 19. Это был явный знак к переменам не только во внешне­политической, но и в идеологической сфере. Российский исто­рик В.А. Невежин приводит реакцию писателя И.Г. Эренбурга: эти слова Молотова «меня резанули. В ту зиму мне пришлось обзавестись очками, но признать себя "близоруким" я не мог: свежи были картины испанской войны; фашизм оставался для меня главным врагом» 20.

Слова, брошенные Молотовым как бы вскользь, были не­случайными. Как показали дальнейшие события, советские ли­деры намечали резкий поворот во всей системе "пропаганды и агитации". Они осознавали, что этот поворот вызовет непони­мание у многих советских людей, поэтому-то и начиналась арт­подготовка к смене идеологических ориентиров.

Даже западные деятели, в том числе и германские, отмеча­ли замешательство в различных кругах советской обществен­ности. Об этом сообщал в Берлин германский посол Ф. Шулен­бург 6 сентября 1939 г.: изменения советской политики "после нескольких лет пропаганды именно против германских агрес­соров все-таки не очень хорошо понимаются населением" 21. Об этом же писали многие зарубежные дипломаты и журнали­сты. А. Верт констатировал, что "миллионы русских были про­сто шокированы случившимся" 22. При этом речь шла и о самом факте подписания договора, и о том пропагандистском фоне, который его сопровождал.

В условиях советской действительности, когда на собрани­ях и митингах принимались, как правило, решения, одобряю­щие советскую политику, в том числе и заключение договора с Германией, казалось, не могло быть и речи о какой-либо крити­ке действий советских властей. И в этом плане чрезвычайно интересны находящиеся в РГАСПИ подборки писем трудящих­ся в адрес Молотова, в которых в том числе шла речь и об оцен­ках пакта с Германией. Разумеется, для Молотова отобрали особо интересные письма, а не обычное восхваление советской политики.

Приведем лишь некоторые из писем. 24 августа 1939 г. не­кая Родина в письме к Молотову писала по поводу советско- германского пакта:

«Договор краткий, но содержательный, но меня удивляет, почему не предусмотрен следующий пункт: "При нарушении странами ст. I, II и ГУ договор расторгается автоматически со дня установления прямо­го или косвенного его нарушения, так как всем известно, что Герма­ния по своей дурной "привычке" использует малейшую недоговорен­ность» 23.

Еще более определенно высказывается рабочий из Набе­режных Челнов Ст.И. Панфилов, который писал Молотову 28 августа:

«Договор о ненападении можно еще (условно) приветствовать, как некое болеутоляющее и обнадеживающее. О практической же пользе для нас судить подождем: не бросит ли Гитлер в нужную ему минуту этот договор в мусорный ящик, как ничего не стоящий клочок бумаги, что он неоднократно проделывал с другими, и не будет ничего удивительного, если он это проделает также и с нами. Вспомните-ка покойного Козьму Пруткову, говорившего: "Единожды солгавши, кто тебе поверит! Ломаный грош — вот цена словам таких людей, как герр Гитлер и К 0.

А вот торгово-кредитное соглашение — это особая статья. Я лично думаю (более, уверен!), что этим соглашением мы поможем фашист­ской Германии пережить трудную для нее минуту, предоставляя ей кредит в 200 млн марок, может быть, для закупки военного сырья. Не помогать изворачиваться, да точить на нас нож надо, а бойкотировать, блокировать фашистских каннибалов, отгородиться от них китайской стеной, рвами, колючей проволокой, рогатками, волчьими ямами. Пусть жарятся в собственном (арийском) соку. А помогать им спрыг­нуть с горячей сковороды — не в наших интересах. Наоборот! Нуж­ное же нам машинное оборудование, полагаю, могут поставить нам не хуже и не дороже, другие страны, а не только Германия.

Вот почему я отношусь к торгово-кредитному соглашению с фа­шистской Германией отрицательно и против его заключения протес­тую. Никаких подобных сделок ни с Германией, ни с Японией, ни с Италией, пока там власть в руках теперешних каннибалов! Бойкот им и эмбарго» 24.

Панфилов призывал "выгнать японцев со всего Дальнево­сточного края и ликвидировать все японские концессии на Са­халине" 25.

Мастер завода "Компрессор" Петров в письме, посланном после начала польского похода 19 сентября 1939 г., выражает недовольство тем, что у немцев остается часть Украины и Бело­руссии, которые "Гитлер прибрал к рукам". Автор требует включения в СССР всей Галиции и Белоруссии и городов Кра­кова, Люблина, Брест-Литовска, Белостока, Гродно, Вильно 26. Ничего не зная о секретном протоколе к пакту, автор письма призывает присоединить к СССР Бессарабию и освободить "наших братьев по крови в Финляндии" 27. "Мнение всех, — пи­шет Петров, — Прибалтика должна быть наша, пусть Прибал­тийские государства войдут в качестве равноправных респуб­лик в нашу семью. Не надо забывать, что много крови пролито русской за прорубание окна в Европу. Бессарабия также наша. Ждать нечего, если надо — все пойдут в большой бой" 28. Автор письма просит Молотова, чтобы генштаб подробнее сообщал о боях Красной Армии, о реакции на наши шаги Англии, Фран­ции и США 29.