Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Любопытно, что все это писалось 19 сентября, т.е. до пере­говоров и заключения договоров со странами Прибалтики.

Комсомолец Полканов из Курска 21 сентября своеобразно откликнулся на советско-германский пакт, призывая Молотова сказать Гитлеру: "Если он согласен быть во всех отношениях с Советским Союзом, то надо предложить ему стать коммуни­стом. Ибо так или иначе земной шар должен быть в два цвета, вода — в синий, а земля — в красный" 30.

В своем послании некий Ведков одобряет слова Молотова о том, что СССР будет давать отпор японцам. В отношении стран Балтии он пишет: "Заключив мир с маленькими Балтийскими странами, признав их внутреннюю самостоятельность, мы от­нюдь не предполагаем, что им предстоит стать очередной жер­твой фашизма и трамплином для нападения на нас". Поэтому он предлагает заявить: "Посягательство на какое-либо наруше­ние свободы этих малых государств ни в коем случае не будет допущено. Это своевременное заявление дает возможность в будущем сэкономить не один рубль, так как захват соседних с нами Балтийских стран потребует дополнительных расходов на вооружение" 31.

Как видим, приведенные немногочисленные письма отра­жают далеко неоднозначную реакцию простых советских лю­дей на столь неожиданный поворот в советской внешней поли­тике.

Особенно непонимание ощущалось среди интеллигенции, писателей, ученых и журналистов. Многие из них, видимо, не могли принять прекращение всякой критики Гитлера и Геб­бельса, тех самых вождей национал-социализма, против кото­рых столько лет велась пропагандистская война.

Малейшее упоминание о Германии, даже об ее истории, фашизме в критическом плане теперь изымалось органами цензуры. Поскольку ученые и публицисты "не успели пере­строиться", то из газет и журналов, из фильмов и радиопередач почти полностью исчезла германская тема. Зато в большом ко­личестве публиковались самые разнообразные материалы, от­носящиеся к Англии, Франции и США, причем теперь все пуб­ликации были выдержаны в резких обличительных тонах. Оз­накомление с журналами по исторической и международно- политической тематике показывает, что в конце 1939 — 1940 гг. в них печатались десятки статей об истории и современной политике стран Европы, Азии, Америки и Африки, но Герма­ния практически почти не упоминалась. Даже в материалах с критикой колониализма ни слова не говорилось о германской политике в отношении стран Ближнего и Среднего Востока и т.п.

Поскольку все же в редакции поступали статьи, содержа­щие критику фашизма, пришлось вмешаться лично Сталину. Так, он имел беседу с Л.З. Мехлисом о газете "Красная Звезда", которая помещала подобные материалы, и дал указание немед­ленно прекратить их публикацию 32.

Как всегда, в советской идеологической практике многие хотели доказать свою лояльность и явно переусердствовали в своем стремлении представить Германию как "постоянного друга Советского Союза". Уже не могло быть и речи о том, что она может быть эвентуальным противником.

После начала польских событий с ведома А.А. Жданова на­чали издаваться материалы, характеризующие Польшу как страну полуфашистского типа. Сам он опубликовал статью под названием "О внутренних причинах военного поражения Польши", в которой клеймил польские власти, угнетавшие лю­дей других национальностей 33.

Представляют интерес те многочисленные директивы, ко­торые давались руководством ВКП(б) и Главным политическим управлением Красной Армии военным округам. Практически во всех воинских частях выходили газеты. Их редакторам дава­лись указания печатать материалы в духе общих идеологиче­ских установок. Это означало, что и в воинских частях снима­лась всякая критика фашизма и Германия уже не представля­лась как возможный противник.

В конкретном плане подобный подход имел еще один отри­цательный аспект. В армии фактически полностью пре­кратилось идеологическое обоснование вероятности войны с Германией. Вместо этого развертывалась антибританская и ан­тифранцузская пропаганда, что в военном отношении было лишено смысла, поскольку ни о каких предполагаемых воен­ных операциях против них речь не шла.

В связи с польским походом Красной Армии в сентябре 1939 г. в советской пропаганде выдвигалась тема освободитель­ной миссии Советского Союза. Все органы пропаганды и ин­формации получили указание активно писать о советских вои­нах-освободителях, которые пришли на помощь украинцам и белорусам, живущим под гнетом польской буржуазии. И эта те­ма в отличие от лозунгов, обеляющих фашизм, получила одоб­рение советских людей, в том числе и интеллигенции. В ряде научных трудов приведено немало высказываний и выдержек из писем участников похода в Польшу, а также советских писа­телей и журналистов, в которых они практически полностью одобряют и поддерживают "освободительную миссию" Совет­ского Союза.

В дальнейшем, когда из освобожденных территорий стали поступать известия о процессах советизации и коллективиза­ции, об арестах и высылках нежелательных элементов, тон пуб­ликаций стал несколько менее восторженным, но в целом идея "освобождения" заняла существенное место в арсенале совет­ской идеологии.

Явно меньший энтузиазм был проявлен по отношению "освободительной" миссии Советского Союза в Финляндии. Это было связано с сильным финским сопротивлением и боль­шими потерями Красной Армии. Сама идея "освобождения" возможно и получила бы бблыдую поддержку, если бы не со­провождалась столь значительными жертвами.

В упомянутой книге В.А. Невежина приводятся слова ответ­ственного редактора газеты "Красная Звезда" Е.А. Болтина о том, что войну с Финляндией мы начали под лозунгом выполне­ния Красной Армией ее интернациональных задач. Однако практика заставила нас убедиться, что этот лозунг, обращен­ный к красноармейцам, оказался неправильным, и его при­шлось заменить другим, правильным — о защите северо-запад­ных границ СССР и Ленинграда 34.

Идея освобождения и освободительной миссии, получив­шая распространение с сентября 1939 г., трансформировалась летом 1940 г. в теорию "расширения социализма". Она нахо­дилась в органической взаимосвязи с постоянным посту­латом о капиталистическом окружении и об СССР как "осаж­денной крепости". В этом плане всякие действия по расши­рению зоны социализма находили понимание у советских людей.

По свидетельствам Г. Димитрова, еще в ходе беседы в ночь с 7 на 8 сентября 1939 г. Сталин заявил, что он не видит ничего плохого в "расширении социалистической системы... на новые территории и население" 35.

В докладе 6 ноября 1939 г. Молотов сказал, что с присоеди­нением Западной Украины и Западной Белоруссии "капитали­стическому миру пришлось потесниться и отступить, а СССР вырос на своей территории, а по количеству населения — при­мерно на 13 млн человек" 36. В следующем докладе 1 августа 1940 г. он снова вернулся к этой теме. По его словам, после вхо­ждения Прибалтийских стран в СССР и присоединения Бесса­рабии и Северной Буковины население Советского Союза уве­личилось на 10 млн человек, а вместе с населением Западной Украины и Западной Белоруссии — более чем на 23 млн 37. Молотов отметил, что 19/2о всего этого населения раньше входи­ло в состав Советского Союза, но было силой отторгнуто в мо­мент его военной слабости империалистическими державами Запада. Теперь это население должно воссоединиться с Совет­ским Союзом. Речь шла и о возвращении исконных земель, и о том самом расширении социализма, о котором говорили Ста­лин в тесном кругу еще 7 — 8 сентября 1939 г. и Молотов в пуб­личных речах на сессиях Верховного Совета.