Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Мы не располагаем данными об обсуждении в Москве в выс­шем руководстве принципиальных внешнеполитических проб­лем в конце 1938 — начале 1939 г. Но общее и возрастающее беспокойство в Кремле прослеживается довольно четко. И как следствие этого в Москве, видимо, решили видоизменить ту конфигурацию, которая превалировала в середине 30-х годов.

По нашему мнению, это еще нельзя было назвать поворо­том и пересмотром внешнеполитических приоритетов и ориен­тации. Очевидно, пока речь шла лишь о модификации общего курса в сторону большей сбалансированности, характерной для кремлевских руководителей еще с 20-х годов.

Начиная с Рапалло, Германия занимала в планах Москвы первостепенное место. Собственно германофильские настрое­ния в России имели многолетнюю традицию. В большой мере это было связано с географическими и геополитическими фак­торами. И хотя Первая мировая война столкнула обе державы, это не изменило общих представлений в Москве. Советские руководители в течение весны и лета 1939 г. постепенно стали налаживать контакты с германскими властями, особенно в тор- гово-экономической области. Но одновременно, как известно, продолжались переговоры между представителями Советского Союза, Англии и Франции. Вначале речь шла о политических переговорах, а затем в них приняли участие и военные миссии. Ознакомление с подробными протоколами этих переговоров убедительно показывает, что обе стороны прилагали мало уси­лий для их успешного окончания 3. Англо-французские предста­вители невысокого ранга с неполными полномочиями не де­монстрировали готовность к компромиссу с советской военной делегацией. И советское правительство не проявляло большого интереса к успешному завершению переговоров.

Однако они имели весьма интересную особенность. Одним из камней преткновения на них был вопрос о пропуске совет­ских войск через Польшу и Румынию в случае начала объеди­ненных военных действий против Германии. И формально пе­реговоры в Москве зашли в тупик именно вследствие нежела­ния Польши дать согласие на пропуск советских войск. И хотя в последний момент Франция осуществила нажим на Польшу и буквально вырвала у нее такое согласие, было уже поздно, и пе­реговоры закончились неудачей.

Но в связи со всем этим возникают два вопроса, касающие­ся советской позиции на переговорах. Первый состоит в том, что они были обречены на неудачу хотя бы еще и потому, что Москва вряд ли пошла бы на подписание любых договоренно­стей, имеющих целью возможные конкретные операции про­тив Германии в то время, как шли активные контакты с Герма­нией по торгово-экономическим вопросам. Из этого можно сделать вывод, что Москва участвовала в них скорее по инер­ции, нежели из желания достичь практических результатов. В то же время и западные партнеры явно не хотели каких-либо обязывающих договоренностей с большевистским режимом, предпочитая использовать переговоры для зондажа или для на­жима на Германию.

Второй момент представляет больший интерес. Он касается уже упомянутого спорного вопроса о пропуске советских войск через Польшу и Румынию. Настойчивость представите­лей СССР явно показывала возрастание интереса в Москве к Восточной Европе. А если добавить к этому советские усилия весной и летом 1939 г. получить для себя какие-либо гарантии и в Прибалтике, то складывается впечатление о желании Москвы укрепить позиции в этом регионе. Было очевидно, что ситуация в Восточной Европе (включая Польшу и Прибалтику) рассмат­ривалась руководством Кремля как важный фактор обеспече­ния безопасности СССР.

У историков нет данных о том, насколько далеко шли устре­мления Советского Союза. Мы не располагаем свидетельства­ми о каких-либо конкретных намерениях Москвы укрепиться в этих областях, да и вряд ли в Кремле могли в тот момент на это рассчитывать.

На таком фоне проводились активные консультации совет­ских и немецких представителей. Динамика развития событий оказалась такой, что в Москве довольно быстро двигались от простых контактов с Германией в сторону достижения с ней более крупных договоренностей. Конечно, этому способство­вала позиция самого Берлина. Как видно из многочисленных документов, в Германии активно готовились к быстрому напа­дению на Польшу и были в связи с этим готовы к войне с Фран­цией и Англией.

Следуя традиционному стремлению избежать войны на два фронта, нацистское руководство стремилось как можно скорее обезопасить себя на востоке и было готово к заключению дого­вора с СССР, притом на максимально выгодных для него усло­виях. В Москве, очевидно, понимали, что в самое ближайшее время может произойти нападение Германии на Польшу (об этом с тревогой писала вся мировая пресса) и что вполне возможное начало войны Англии и Франции с Германией соз­даст принципиально новую расстановку сил в мире.

В течение августа 1939 г. в Москве и в Берлине ускоренным темпом шло согласование позиций. Обе стороны были готовы к заключению договора о ненападении, который был бы доволь­но традиционен для международной практики того времени. Но в русле своего повышенного интереса к Восточной Европе советские представители поставили перед Германией, как и ра­нее на переговорах с Англией и Францией, вопрос о гарантиях для Советского Союза в этом регионе.

До сих пор идут споры о том, кому впервые конкретно при­шла идея о так называемом разграничении сфер интересов, а фактически о разделе зон влияния между Германией и Совет­ским Союзом в восточноевропейском регионе. Но ясно, что она в тот момент устраивала обе стороны. Немецкие предста­вители были слишком заинтересованы в немедленном согла­шении с Москвой и были хорошо осведомлены о ее беспокой­стве за ситуацию в Восточной Европе и о старых "российских амбициях" в целом. Гитлер и его сподвижники всегда рассмат­ривали большевистский Советский Союз как одного из глав­ных стратегических противников. Но ради решения своей ос­новной задачи — нейтрализации России в условиях подготовки войны с Францией и Англией и реализации германских планов в Европе в Берлине, очевидно, считали возможным идти на ма­ксимально большие уступки, в том числе и в территориальных вопросах, полагая, что в сравнительно недалеком будущем Германия вернет себе все то, что она отдаст в сферу влияния

Советского Союза. Именно поэтому, по воспоминаниям совре­менников, Гитлер не скрывал своей радости, когда получил известие из Москвы о подписании договора с Советским Союзом.

Что касается Советского Союза, то здесь объяснение было более сложным. Выше отмечалось общее желание советских руководителей "уравновесить" свои переговоры с Англией и Францией контактами с Германией. Но в середине августа Москва оказалась перед необходимостью сделать уже другой, более сложный и драматический выбор. Прежде всего встал вопрос о подписании с Германией полновесного договора о не­нападении. Этот договор вполне вписывался в наметившиеся перемены в советской политике. Он позволил бы Советскому Союзу извлекать пользу из своего баланса между различными империалистическими группировками. Но этот баланс подвер­гался серьезной угрозе, так как в Москве становилось ясным, что Европу ждет большое потрясение в связи с близким нападе­нием Германии на Польшу и возможным военным ответом Ан­глии и Франции, связанными договором о гарантиях Польше.