Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Д

оговор о ненападении между СССР и Германией поставил советских лидеров перед необходимостью выработки но­вых внешнеполитических ориентиров как в теоретическом, так и в конкретном плане. Линия, которой придерживались в Москве начиная с середины 30-х годов, теперь должна была пе­ресматриваться в результате соглашений с Германией.

Среди внешнеполитических приоритетов Советского Сою­за главными были проблемы обеспечения безопасности госу­дарства в условиях начала глобального конфликта. С сентября 1938 г., когда в Мюнхене Англия и Франция подписали с Герма­нией известное соглашение, которое отдавало нацистам часть Чехословакии и открывало путь для последующей агрессии, страна оказалась в положении изоляции. Советское руковод­ство испытывало глубокое недоверие к англо-французской ко­алиции и, несмотря на только что подписанный договор с Гер­манией, опасалось вовлечения СССР в мировое противо­стояние.

В общей расстановке сил пристальное внимание было обра­щено на Восточную Европу. Практически на всех переговорах летом 1939 г. представители Кремля ставили центральным воп­рос о возможном пропуске советских войск через Польшу и Румынию в случае возникновения конфликта. Многие месяцы обсуждалась и проблема гарантии странам Прибалтики. В Моск­ве с беспокойством следили за антисоветской ориентацией Польши и Прибалтики. Угроза так называемого санитарного кордона вызывала постоянный синдром у советских лидеров. Все эти вопросы теперь должны были рассматриваться в Крем­ле в контексте совершенно новой ситуации, возникшей в результате советско-германского пакта и секретных прило­жений.

2*

Если не вызывало сомнений, что в самое ближайшее время состоится нападение Германии на Польшу 1, то далеко не оче­видной была реакция Англии и Франции. Объявление ими вой­ны Германии, видимо, рассматривалось в Москве как наиболее приемлемый шаг, поскольку это соответствовало принципиаль-

35

ной и, пожалуй, одной из самых основных идей советского ру­ководства, состоящей в стимулировании и использовании меж­империалистических противоречий. Поэтому первая неделя после подписания договора прошла в Москве в ожидании.

В течение нескольких дней в Наркоминдел стекались десят­ки посланий от советских послов из разных стран с описанием прежде всего откликов в мире на советско-германский пакт. В целом они давали довольно противоречивую картину. Лиде­ры государств пока воздерживались от специальных коммента­риев, но дипломаты и журналисты строили всевозможные до­гадки. Большинство комментариев сводились к предположе­нию, что контакты Советского Союза с Англией и Францией будут продолжаться.

Несмотря на отсутствие прямых данных, можно заключить, что в Кремле почти ежедневно проходило обсуждение сложив­шейся ситуации. До конца августа официальные источники воздерживались от каких-либо комментариев. Первое офици­альное заявление последовало 31 августа, когда на срочном за­седании Верховного Совета В.М. Молотов выступил с обосно­ванием только что подписанного договора 2. В речи, хотя и в довольно общей форме, были намечены некоторые контуры новой внешнеполитической линии страны. Нарком старатель­но избегал каких-либо слов о конкретных намерениях. Он об­винил Англию и Францию в их нежелании прийти к соглаше­нию с Советским Союзом и высоко оценил подписанный дого­вор с Германией.

Самым интересным в речи главы советского внешнеполи­тического ведомства была ее тональность в отношении Герма­нии. От прежней антифашистской риторики уже не осталось и следа. Говорилось о большом вкладе подписанного договора в укрепление мира, о его значении для развития дружественных отношений между двумя крупнейшими странами Европы.

Известно, что в советской политической системе Верховно­му Совету отводилась декоративная и чисто представительская роль; никакого реального значения для выработки внутри- и внешнеполитического курса он не имел. Поэтому и его созыв 31 августа был чисто формальным актом, хотя некоторые ос­новные тенденции можно было проследить и в заседаниях Вер­ховного Совета.

1 сентября немецкие войска, используя надуманный пред­лог, вторглись на польскую территорию. На следующий день правительства Англии и Франции, ссылаясь на соглашение о гарантиях Польше, объявили Германии войну. Произошло то, что ожидали в Москве. Теперь советским лидерам предстояло определить линию поведения на близкую и более длительную перспективу. И фактически уже с 3 сентября начались практи­ческие шаги Советского Союза в соответствии с положением, которое сложилось в результате договора с Германией и начала войны между Англией и Францией, с одной стороны, и Герма­нией — с другой.

Мы отметили в качестве отправной даты 3 сентября, потому что, по некоторым данным, именно в этот день состоялось засе­дание Политбюро, на котором обсуждалась возникшая ситуа­ция; судя по дальнейшим действиям, на этом заседании были даны инструкции различным ведомствам — Наркомату ино­странных дел, Наркомату обороны, многим местным органам власти.

Но прежде чем говорить о первых шагах советского прави­тельства, остановимся на некоторых общих проблемах, с кото­рыми столкнулись руководители Советского Союза. В Москве должны были прежде всего определить, в каком направлении будут развиваться советско-германские отношения. Договор от 23 августа давал на этот счет общие ориентиры. Но после столь­ких лет антифашистской линии, которая пронизывала и поли­тико-дипломатическую и идеологическую сферы, предстояло выработать новый курс в отношении Германии. Это касалось условий реализации советско-германского соглашения о кре­дитах и торговле, подписанного также в августе 1939 г. Однако главное было связано с политическими и идеологическими во­просами; необходимо было установить пределы и лимиты кон­тактов с Германией, их направленность, сферы приложения и возможные результаты и последствия.

В качестве новых партнеров советских руководителей вы­ступали лидеры нацистского режима, осуждаемые в мире за их фашистские эксперименты, которых советская пропаганда клеймила в течение многих лет. Следовало учитывать и то, что связи с Германией развивались не в вакууме, а во взаимодейст­вии с другими странами в совершенно иной международной ситуации. Понимая планы и намерения Берлина, в Москве от­давали себе отчет в том, что Германия начала действовать и со­ответственно требовала от Москвы быстрых решений.

В этом общем раскладе особое место принадлежало идеоло­гической сфере. В принципе перед советскими руководителя­ми было несколько возможных путей действия. Можно было ограничить отношения в политической и экономической обла­стях, не распространяя их на военную и идеологическую сфе­ры. Сталин и его окружение не могли не понимать, что в усло­виях начавшейся войны во всем мире будут прежде всего инте­ресоваться, какую позицию займет Советский Союз — станет ли он военным или политическим союзником Германии либо сохранит нейтралитет. Москва должна была решить для себя этот кардинальный вопрос. При этом важно установить, что в советских планах было выражением истинных намерений, а что могло быть использовано для внешнего камуфляжа, для предъявления бывшим партнерам по летним переговорам и всей мировой общественности. Иными словами, речь шла о том, как в действительности предполагали строить советские лидеры отношения с Германией и что рассчитывали оставить в тайне от всего мира.