Генрих Фосслер - На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812-1814) и мемуары (1828-1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера

В Торгау знатоки восхищались выправкой и состоянием нашего полка. 10-го через приятный городок Херцберг мы добрались до Франкенхайна, где священник очень мило развлекал нас анекдотами, из которых мне особенно понравился один об экзамене кандидата богословия ( Nescio; Nestis? Nescit!) {322} 322 Я не знаю. Ты не знаешь? Он не знает! (лат.). . На следующий день на квартирах в Бесдау конно-егерский полк герцога Луиса был извещен, что по непосредственному приказанию императора Наполеона он будет отделен от вюртембергского корпуса и поступает далее под командование бригадного генерала Орнано и дивизионного генерала Ватье-де-Сент-Альфонса вместе с силезскими уланами и 6-м польским гусарским полком. С этой целью ему надлежит незамедлительно и без дальнейших указаний двинуться во Франкфурт[-на-Одере] и соединиться там с корпусом этих генералов {323} 323 В отличие от дневника, мемуары Фосслера допускают здесь неточность. Его полк вместе с 10-м полком польских «золотых гусар» и прусским уланским полком, составленным из двух силезских и двух бранденбургских эскадронов, образовывал . После многочасового марша через Лаузиц, где вендский язык крестьян был причиной многих недоразумений, у Коссенблатта мы вошли в Бранденбургскую марку. В Мюльрозе кронпринц в последний раз делал нам смотр, в тот же день мы достигли Франкфурта-на-Одере, где и произошло наше окончательное разделение с вюртембергским корпусом.

Разумеется, было большой наградой, что наш полк особо определен императором Наполеоном для соединения с дивизией генерала Ватье, которая предназначалась для авангарда большой армии. Мы это чувствовали и хорошо сознавали, что перед нами открывается широкое поле для стяжания славы и чести. В этом отношении мы были довольны распоряжением французского императора; но, с другой стороны, было и то, что говорило против объединения с французами. Последние привыкли тогда смотреть сверху вниз с известным гонором на рейнские союзные войска, а если те попускали, то и издеваться над ними. Они могли причинить нам разные неприятности, от которых свой полк не всегда мог защитить даже самый решительный полковник. В любом случае, даже если мы хорошо поставили себя с французами, мы не могли рассчитывать на их поддержку, которую могли бы потребовать и получить в нашем армейском корпусе, по крайней мере, насколько это позволяло время и обстоятельства. Кроме того, это отдаление внушало нам справедливые опасения относительно лечения в будущем наших больных и раненых, поскольку нам было слишком хорошо известно пренебрежение, а иногда и жестокость, с которыми французские врачи имели обыкновение обращаться со своими больными и ранеными. Было также неясно, сможем ли мы ужиться с силезскими уланами — обстоятельство, которое могло оказать большое влияние на нашу собственную судьбу {324} 324 Здесь также подразумевается война Четвертой коалиции и разгром прусской армии, в состав которой входил Силезский уланский полк. . При взвешивании всех этих обстоятельств нам вполне можно было умерить радость от оказанной нам чести, и если бы мы могли выбирать, мы остались бы вместе с нашими соотечественниками и охотно делили бы с ними радости и горести {325} 325 По воспоминаниям хирурга Генриха Рооса, из вюртембергских офицеров «большинство скорбело над тем, что нас разлучили с нашими земляками, с которыми мы не виделись вплоть до Бородинского сражения» (Roos, 10; Gerhardt, 36—37). .

От Лейпцига до сих пор наш марш проходил по менее хорошей местности. Деревни и квартиры у вендов позволяли составить не самое лучшее мнение об их зажиточности, внутренность их домов была отмечена бедностью и нечистотой. В Бранденбурге мы чувствовали себя совершенно непрошеными гостями, очень часто бывали жалобы на плохие квартиры, которые, однако, нельзя приписать только недостатку добрых намерений у жителей, но отчасти и матери-природе. Она обошлась с окрестностями Франкфурта[-на-Одере] как мачеха, снабдив их огромным количеством песка — кое-где в том числе наносного песка. Ненависть франкфуртцев против нас была особой причиной нескольких неприятных инцидентов.

Один из красивых маленьких городков между Лейпцигом и Франкфуртом — Люббен, насчитывающий около 6000 душ. Франкфурт относится уже к числу больших городов — по крайней мере по господствующему там тону. Город лежит непосредственно рядом с Одером и отлично подходит для торговли и судоходства, так как реку здесь отличает очень значительная ширина и глубина. В мирные времена в этом городе, должно быть, немалое оживление. Здесь у меня было больше свободного времени, чтобы осмотреться, по сравнению с Лейпцигом, и я его использовал по назначению. Никаких диковинок я, правда, не увидел, но я их не искал. Тем более меня занимали жизнь и занятия жителей этого города, ибо как значительна разница между климатом Бранденбургской марки и южной Германии, так и жители этих двух местностей заметно отличаются друг от друга по их обычаям и образу жизни. Северный немец {326} 326 В эту эпоху под «северной» понималась северо-восточная часть Германии — Пруссия и примыкающие к ней земли — в отличие от современного обозначения немецких территорий, примыкающих к Северному и Балтийскому морям. отличается от южного большим лоском и искусством в общении, тогда как южный немец более прямой, открытый, честный. Отличительная особенность характера южных немцев — добродушие, тогда как у северного немца собственное Я затмевает все остальное.

Хотя и говорят, что мораль у нас падает все ниже, ей, однако, еще долго придется опускаться, чтобы оказаться на той же ступени, что отличает по крайней мере большие города Северной Германии. Возмущает, когда слышишь на каждом шагу от уличных мальчишек 6—8 лет, «Не прикажете ли хорошеньких мамзелек?» Я полагаю, если у черни падение нравов настолько глубоко, то и у среднего класса оно должно быть не меньшим, поскольку я слышал, как подобным образом окликали не только военных, но и хорошо одетых штатских, про которых уличные мальчишки не могли знать, чужаки они или местные. И это касается не только Франкфурта, но и более или менее всех больших городов Северной Германии {327} 327 В 1812 г. Франкфурт-на-Одере насчитывал около 15 000 жителей. — главным образом, однако, тех, где долгое время стояли пришлые солдаты, особенно французы.

Жители Франкфурта не уставали сообщать нам очень невыгодное представление о Польше, которую мы теперь частично должны были пересечь, — или, вернее, хотели сообщить, потому что мы ни секунды не сомневались в преимуществе польских квартир перед бранденбургскими. Впоследствии, однако, мы узнали, что пруссаки были правы и их невеселые картины нельзя было приписать только их настрою против нас.