Валерия Косякова - Код Средневековья. Иероним Босх

По пути коробейника, рядом с его ногами, различаем позвоночник с рёбрами, верхнюю часть черепа, несколько костей и ногу, заканчивающуюся копытом, – фрагмент связан с идеей « memento mori », помни о смерти. Это напоминание о бренности всего земного перед лицом смерти и Страшного суда органично взаимодействует с высказыванием триптиха в целом. Справа Босх изображает потрескавшийся мост. Предание о шатком мосте бытовало в старонидерландской литературе. Например, притча о двух пеших мостах, перекинутых через реку, описывает один мост как сильный и надёжный, другой настолько слабый, что на него и птицы не смогли бы сесть. Значение мостов в самом тексте ясно объяснено: два моста – добро и зло… Хороший мост – путь Бога, злой – дорога в ад [68] Het Boek van Sidrac in de Nederlanden met tekstuitgave naar ms. Marshall. Amsterdam, 1936, p. 66. . Мост также маркировал ситуацию перехода из мира земного в загробный.

Средневековые тексты рассказывают о душах, следующих в последний путь через мост на небо. Деревянный, немного надломленный мост у Босха – примечательная деталь, будто бы кодирующая послание или совет: ещё при жизни душа должна подготовиться к смерти, избегая греха, встав на путь подражания Христу. Земная жизнь суть – путь приуготовления ко встрече с Богом: « Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет » (Ин. 10:9), и « Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь » (Ин. 14:9).

Закрытые створки призывают зрителя к раскаянию, пока ещё не настал час Страшного суда. В противном случае – грех, метафорически явленный в центральном образе триптиха «Воз сена», приведёт человека в ад (глава 6, рис. 55).

Как было написано ранее, в иконографии коробейника можно уловить образ Дурака из карт Таро. Эта карта кодирует ситуации выбора на распутье (её же Босх задаёт своему зрителю образом сена, коробейника и Страшного суда). В Средневековье проблема выбора иллюстрировалась через мифологическое предание о распутье Геракла – аллегорический сюжет о колебании античного героя между двумя жизненными судьбами: Добродетелью, – путём трудным, но ведущим к славе, и Пороком, – путём лёгким, привлекательным и бесславным. Петрарка в своём трактате « De vita solitaria » христианизировал Геракла. Его размышления над выбором жизненного пути стали символом духовной борьбы, а античный языческий герой эволюционировал в христианского блуждающего рыцаря и впоследствии в аллегорию Христа (рис. 32). Маттео Пальмьери (1406–1475 гг.) в « Libro della vita civile» понимал этот выбор как колебания между благоразумным удовлетворение телесных нужд и созерцательностью – высшей мудростью, «героической меланхолией», которая рождается в одиночестве, в размышлении о неземных, высших силах, как у отшельников и святых отцов. Себастьян Брант в «Корабле дураков» описывает глупца, который в отличие от Геракла не может сделать правильный выбор между двумя дорогами.

Рис. 31. Немецкая гравюра XV века «Зеркало понимания» (Spiegel der Vernunft). Христианский паломник, узнаваемый по шляпе, одеянию, коробу за плечами и посоху, – герой зерцала. Он следует по тернистой дороге жизни, полной угроз, а точнее, по ветхому и опасному мосту. Дьявол тянет его назад, к мирским удовольствиям, посередине – распятие и Книга на алтаре, а впереди – Смерть с луком и часами измеряет выделенное ему время жизни. Позади Смерти – Второе пришествие, всеобщее Воскресение и Страшный суд. Под мостом находится могила, ниже – пасть ада, а на вершине зерцала изображена Троица вместе с Богородицей и фонтаном жизни. За медальоном с Троицей находятся десять сфер, Луна, Солнце и звезды, а остальные девять – хоры ангелов. Ещё четыре ангела расположены по сторонам Света. Зерцало, образ пилигрима и коробейника – аллегория мира и выбора, перед которым стоит каждый человек, совершающий путь мирской жизни, всматриваясь в это зерцало, отражаясь и преломляясь в нём.

Рис. 32. Аналогичную концепцию выбора жизненного пути обнаруживаем на аллегорической гравюре Альбрехта Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол» (1513 г.). Смерть и дьявол угрожают рыцарю, защищённому доспехами – бронёй своей веры. Этот образ также связан с богословом и философом Бургундских Нидерландов – Эразмом Роттердамским, написавшим «Руководство христианского солдата» (Enchiridion militis Christiani) с отсылкой к Псалму 22:4: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня».

Итак, можно предположить, что коробейнику удалось сделать сверхусилие и совершить выбор – уйти суеты, – чем не могут похвастаться герои внутренних панелей триптиха «Воз сена».

«Пилигримаж по земной жизни» (датируют 1500–1516 гг.) – это различные фрагменты ныне утерянного триптиха. Такие произведения как: «Корабль дураков», «Смерть скупца», «Коробейник», «Аллегория обжорства» сегодня находятся в разных музеях мира, хотя, как считают исследователи, когда-то представляли собой единое целое. Более того, предполагают, что в центре этого триптиха (или полиптиха) располагалась сцена Страшного суда. Грехи и искушения, явленные на створках, давались в свете финального эсхатологического Дня, когда агнцы будут отделены от козлищ, а зёрна от плевел. Концепция Босха снова связывает земной путь человека с искушениями и грехом. Бытовые сцены пронизаны образами низовой культуры и гротеском, а пристальному взгляду критика открываются все социальные слои и возраста. Таким образом, последовательная серия картин складывается в единое высказывание.

Своё путешествие по земной жизни совершает каждый. И во время этой Одиссеи длиною в жизнь средневекового человека преследуют искушения, козни нечистого, каверзы греха. Как будто дьявол заинтересован в человеке больше, нежели Бог.

Странствующий торговец, поседевший коробейник, первоначально был изображён на внешних (закрытых) створках триптиха. Зритель с лёгкостью припомнит в нём коробейника с внешней стороны «Воза сена». За плечами путника – плетёная корзина: быть может, аллюзия на грехи, под ношею коих горбится странник. Кошачья шкура и поварёшка привязаны к коробу, шило и нить – к шляпе, которую он держит в руке; он одет в рванье, на ногах разнится обувь. Эти атрибуты намекают на бедность и нищету, бродячий образ жизни и профессию башмачника, в плане символики – на неразумность и грех; шило и нить наделены сильными эротическими коннотациями. Быть может, путник растратил все свои деньги в полуразрушенном доме позади него. Сорока в клетке, кувшин на палке в верхней части крыши, голубятня и развевающийся флаг с лебедем – подсказки зрителю, намёки не оставляющие сомнения: это бордель. Распутная женщина стоит в дверях, обнимаясь с солдатом или ландскнехтом – завсегдатаем подобных заведений. Его гигантская пика (они могли достигать шести метров) прислонена к фасаду здания. За углом весёлой таверны, тем временем, мочится один из клиентов. Старуха подглядывает из окна. (рис. 34).