Валерия Косякова - Код Средневековья. Иероним Босх

Рис. 38. В центре судна сидят монах и монахиня, распевающие песни, женщина с лютней, стол украшен ягодами и вином – прелюбодеяние, разврат в лоне церковного сообщества, крах послушания, извращение догм. Гребут черпаком, спину монаха подпирает бочка с вином, на верёвочке висит пышный каравай.

По верхней части «Аллегории обжорства» заметно, что целый фрагмент картины был вырезан. Сама же сцена продолжает логику человеческого распада, представленную в «Корабле». Толстый дородный мужчина продолжает водное путешествие, восседая на плавучей бочке, из которой течёт желанный участниками пира алкоголь. Бочку толкают его напарники, на голове одного из них своеобразная шляпа – тарелка с мясным пирогом, украшенным птичьей головой, а на самом «бобовом короле» – воронка (такая же, как и в «Извлечении камня глупости» у «врача»), которая символизирует глупость, а разврат обозначен разбросанными на берегу одеждами и обувью.

В шатре, излюбленном Босхом мес-те любовных услад, уединилась придворная или благородная пара (судя по геральдическому щиту на палатке). Примечательно копыто свиньи, торчащее из шатра и обрамлённое венком, оно вновь сигнализирует зрителю, что перед ним праздник разврата гуляк, такое же копыто изображено за пазухой у путника.

Рис. 39 а.Сова в кроне дерева/мачты.

Рис. 39 б. Под флагом с полумесяцем привязана курица. Охота на неё – забавы майских праздников, рудимента языческого культа плодородия.

Рис. 39 в. Флаг дураков гордо развевается над кораблём, у шутов в руках специфические антропоморфные трости. Хотя произведение Босха было написано ранее, хрестоматийными стали параллели между «Кораблём дураков» Бранта и живописным размышлением Босха на ту же тему. На гравюре 1494 г. видим в характерных костюмах и со специфической тростью «героев» произведения. Das Narrenschiff Ink.394.4, 1494 г. Sächsischen Landesbibliothek Staats und Universitätsbibliothek Dresden.

Для толкования этой водной прогулки важны и друге детали: ветви деревьев и ягоды вишни ясно показывают, что эти люди отправились в поездку ради удовольствий. Не только народный праздник разворачивался по весне, дети высокопоставленных вельмож традиционно также веселились, флиртуя и музицируя во время плавания на лодках, обильно украшенных листьями и молодыми кустами (рис. 42). Эти путешествия происходили в реальной жизни и изображались в многочисленных часословах, иллюстрируя месяц май. Тем не менее на подобных миниатюрах никогда не фигурировали служители культа, однако весёлые нарушители порядков, норм и общественных ценностей, плавающие на лодках и баржах, зачастую становились героями стихотворений XVI–XIX вв., гравюр и судебных процессов. Босх объединил образ гуляк и служителей культа.

Иероним изобразил специфическое зерцало, описывая поведение, не подобающее человеку в лоне социального пространства. Гибридизация норм в итоге приводит к гибели. Закономерно, что несохранившийся Страшный суд венчал высказывание Иеронима: расплата ждёт и народного пройдоху, и плута, и дворянина, и церковника.

Рис. 40 а. Аллегории обжорства. Иероним Босх.

Рис 40 б. Персонификацию масленицы Питер Брейгель усадил на такую же бочку и точно так же, как и у Босха, вооружив эту тучную аллегорическую персону шампуром, унизанным кусками мяса. На голове персонажа – мясной пирог; такой же – на голове одного из пловцов у Босха. Параллели между масленичными образами Босха и нюансами Брейгелевой иконографии более чем очевидны. Питер Брейгель. Битва Поста и Масленицы. Kunsthistorisches Museum Wien.

Рис. 41 а.Копыто торчит из-за пазухи коробейника.

Рис. 41 б. Копыто над шатром благородной пары.

Рис. 42. Календарь из фламандского часослова иллюстрирует месяц май весёлой прогулкой по реке. Плот, на котором музицируют молодые пары, украшен кустами зелени – символом майского дерева. Саймон Бенинг (ок. 1483–1561). Cod. lat. 23638, fol. 6v. Bayerische Staatsbibliothek, München.

«Смерть скупца» составляла правую часть створки триптиха, она демонстрирует мужчину на смертном одре. Худощавый и бледный, он сидит в постели, обременённый последним решением, выбором: взять ли мешок денег, предлагаемый ему дьяволом, или обратиться к распятию в окне, на которое призывно указует ангел. Только что, открыв узкую дверь, вошла Смерть со стрелою в руке (рис. 43).

Фигура на среднем плане – он же в былые времена, когда возлагал злато на мирской алтарь скупости: черти искушали его суетным богатством и властью, на переднем плане разбросаны рыцарские латы – намёк на знатность мужчины, в руках которого, однако, мы видим чётки и крест. Набор элементов на этой картине напоминает аллегорические картины-натюрморты на тему vanitas , суеты сует, за исключением того, что различные элементы разбросаны по картине, ещё не собраны в одну композицию, но несут то же моралите: ни власть, ни заслуги, ни злато не в силах спасти в судный момент. Приоткрытая Смертью дверь сигнализирует наступление последних мгновений жизни. Вера или материальные ценности – момент радикального выбора настаёт для умирающего: покаяние или искушение. Примечательно, интерьер дома больше похож на храмовый. Колонны, характерный готический неф, крещатые своды, витражное окно с распятием будто включают режим притчи: весь мир – храм божий, где совершается выбор между добром и злом (рис. 44).

Рис. 43 а. Костлявая со стрелою в руке приходит по душу скупца.