Петр Черкасов - Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).

У императора Наполеона ум ясный, практический и расчетливый. Гораздо лучше сказать ему с полной откровенностью то, что мы думаем, чем позволить ему предполагать, что мы не имеем мужества высказывать мнения, если они не совпадают с его, и что мы скрываем мысли, которые нас заботят. Он только станет больше нас уважать. Он должен был бы быть более уверен в союзе, в котором нет ни задних мыслей, ни уверток» [422] Красный архив. 1938. Т. 33(88). С. 241. .

Киселев, напрямую общавшийся с Наполеоном и Валевским, сообщал в Петербург об их нескрываемой досаде в связи с тем, что Россия не оказала Франции достаточно энергичную поддержку в период двухмесячной австро-итало-французской войны, как было обещано. «Император Наполеон не ожидал, что мы будем действовать в его пользу агрессивно. Наши обещания действительно не шли дальше благожелательного нейтралитета и наблюдательного корпуса, – писал Киселев 2 августа 1859 г. Горчакову. – Но он рассчитывал на этот последний, который, по его мысли, предназначался для того, чтобы парализовать действие 150 тысяч австрийских солдат…

Все это давало право императору Наполеону, не думая, что Россия перейдет к агрессии, надеяться на большее, чем он получил» [423] Там же. С. 243. . Прямым следствием этого, предупреждал Киселев, может стать новое сближение Франции с Англией, куда Наполеон еще в мае 1859 г. отправил послом активного поборника франко-британского союза Персиньи, и даже с Австрией. Посол позволил себе сказать больше, чем допускал его статус. «Если бы наш наблюдательный корпус был своевременно придвинут к границе, – заметил он, – мы наше бездействие смогли бы прикрыть видимостью этой материальной помощи…

Моя цель, князь, отнюдь не начинать полемику относительно позиции, которую мы заняли во время итальянской войны, – оправдывая свою смелость, добавил Киселев. – Я хотел только сообщить вам мнение, сложившееся у Наполеона, как я его себе объясняю, и как оно вытекает из оценки положения здесь, на месте, и одновременно довести до вашего сведения мои мысли о будущем. Мне кажется, что мнение, сложившееся у Наполеона, не приведя еще сейчас к ухудшению наших отношений с Францией, вызывает, как я уже говорил, сближение с Англией, которая, со своей стороны, делает все для этого. Будущее уточнит значение и размеры этого сближения. Но почти невозможно, чтобы наши отношения с Францией не пострадали от этой новой ситуации» [424] Там же. С. 244. .

Горчаков, недовольный излишней смелостью посла, тем не менее, вынужден был согласиться с главным выводом Киселева, относившимся к перемене настроений Наполеона. «Сдержанность, которую он высказывает в отношении к вам, указывает изменение отношений, которые предшествовали итальянской войне», – констатировал министр [425] Письмо от 19 августа 1859 г. // Там же. С. 245. .

Инструктируя посла относительно его дальнейших действий и манеры поведения с тюильрийским двором, Горчаков настаивал на сохранении Киселевым всей возможной безучастности в связи с изменением в настроении Наполеона. «Было бы ниже нашего достоинства и ни в коем случае не на уровне нашего могущества высказывать беспокойство по поводу преходящего недовольства, – подчеркнул Горчаков, – и если император Наполеон рассчитывал вызвать среди нас тревогу по этому поводу, надо чтобы он обманулся в своем расчете; ничто не будет так способствовать этому, как полное спокойствие с вашей стороны и продолжение прежних отношений.

Наш августейший монарх сознает, что он честно выполнил обещания, данные императору Наполеону, – продолжал министр. – Дипломатические действия кабинета, управляемые волей его императорского величества, пошли дальше того, на что император Наполеон мог надеяться, и это не только в смысле усилий, но и в смысле успеха. Мы не поколебались ослабить и почти, мог бы сказать, скомпрометировать, наши добрые отношения с Германией, которые сумели установить, благодаря нашим настойчивым усилиям, со времени Парижского мира, и это только для того, чтобы оказать с этой стороны императору Наполеону поддержку, действенность которой доказана фактами, хотя это не предписывалось нам каким-либо национальным интересом» [426] Там же. С. 246. .

Послу поручалось сделать все возможное для того чтобы «вернуть его (Наполеона. – П.Ч.) к более верной оценке взаимных позиций». «Императору Наполеону, – писал Горчаков, – придется покориться необходимости принимать вещи таковыми, каковы они есть: характер нашего августейшего монарха во всем его величии и твердости, Россию во всем ее могуществе. Мы желаем оставаться его союзниками – союзниками искренними, лояльными, не обещающими больше того, что мы желаем сдержать, добросовестно выполняющими то, что мы обещали, но мы никогда не снизойдем до роли соучастника. Наши национальные интересы указали нам на необходимость сердечного согласия с Францией, как на базу рациональной политики; мы останемся верными этому, так как мы никогда не упускали из виду служение этим интересам. Одним словом, – резюмировал министр, – император французов найдет нас всегда на своей стороне во всех вопросах, в которых это будет выгодно Франции и не будет в ущерб России, но не следует рассчитывать на нас, как на орудие в комбинациях личного честолюбия, из которых Россия не извлечет никаких выгод, а еще меньше – в таких, которые могли бы нанести ей вред» [427] Там же. .

Спокойствие, предписанное послу, не распространялось на возможные «комбинации» французской дипломатии, прямо идущие вразрез с интересами России, в частности, в Восточном вопросе. Киселеву поручалось внимательно следить за развитием отношений Франции с Англией и Австрией. «Благоволите поэтому посвятить всю свою бдительность тому, чтобы подметить всякий признак, который может проявиться в этом отношении, и сообщите нам об этом, не заботясь о кажущейся незначительности какой-либо подробности», – предупреждал Горчаков.

Далее он продолжал: «Нашему августейшему монарху было бы прискорбно чувство доверия, которое он питает к императору Наполеону, заменить недоверием или даже сомнением… Но неожиданности в действиях императора Наполеона и резкие перемены не позволяют полагаться с уверенностью на равномерный ход его политики. Позволить личным чувствам руководить собой при подобных обстоятельствах, значило бы упускать из виду положительные интересы империи. Быть бдительным – такова теперь наша первая обязанность. Мы не пойдем в настоящий момент дальше, но если мы получим доказательство, что, несмотря на последовательную лояльность нашей политики, в Париже возникают комбинации, противоречащие интересам России, мы можем оказаться вынужденными со своей стороны на комбинации, которые отклонялись бы от общей политики, проводимой нами со времен Парижского трактата. Это было бы временно навязанной нам необходимостью, которой мы подчинились бы лишь с сожалением, потому что, повторяю, мы продолжаем считать, что Франция, проникнутая сознанием своих насущных интересов, была бы всегда лучшей союзницей России» [428] Там же. С. 247. .