Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 6

Полешки — ух и смышлённый народец! В полях клетки нарежут, и на каждую положат назьму колышку. Так делянку за делянкой, десятину за десятиной и гонят. Поля утучняли знатно, оттого-то и через рожь не продерёшься, и клевера кряжистые не разодрать. Пышнело всё, что ни посеешь; пёрло, что ни посадишь. Жизнь наладилась, стали забывать раздоры, оторвяжничество Пятого прожидовленного года, перед которым и продал Сергей Александрович имение. За соломенными плетеными дворами, в мазанках и хатах поселился достаток.

Но где видано, чтоб русская жизнь устоялась надолго?! Неймётся бесам и полубесам. Семнадцатый настал. И нашло, и наехало. Провонявшие тюремным духом уголовники и босяки учинили Большой русский погром. Откуда ни возьмись латыши навалились коршунячьей стаей, с семьями вкупе, пустились на грабёж и кровавое дело. Сметалось всё, ввергая в отчаянное разорение весь уклад российской действительности. От усадеб повеяло трупным смрадом.

Немного погодя прихлынуло Белое Движение. Прорезалась надежда и вера выстоять. В Золоторёве возле парома, где была когда-то «винополь» — четвертушки из окошка подавали — вздёрнули предателя из царских генералов, позор-ника рода, Антона Станкевича. Вздёрнули и в овраг оттащили. Заодно и латышам всыпали, по коршунячьим потрохам.

Но Господь испытанием проверяет нашу веру. Пришлось отходить, надолго отходить в будущее. Поехал с бойцами и золоторёвский батюшка. Не так как ездил раньше в жару, с сеткой на конях, а в тарантасе наспех, на лошадке некипучей, усадив рядышком попадью и поповну. Но не сдобровало сердешным, батюшку краснюки убили вдогонку. Осиротел храм, пожары больше не унимались, заплакала Пречистая глазами Своих сирот. И поднесь вскипают слёзы православных…

Стою на бугре, лицом к Балке. Миловка, узнаю ль тебя? Как бы ни надломлено сердце, а толчок радости — узнаю! Вот он, Сергиев простор. Там подать рукой — поля по небесный окоём. В них на перекресточках ставил Нилус часовенки. Благодатью веет с полей.

Цветочки прозрели: ветреницы, пригожие баранчики. Поди, любил их добрый барин? Роща огласилась щёлканьем соловья.

Да, не помнят Нилуса нонешние бабки. Годы выели былое, и поколения не те. Только осталась в душе — Миловка, Милусу дарованная.

Помолимся Господу, помянув смиренное имя Сергия. Да будет…

12 мая 1986 г.

Золоторёво.

Побыть в Оптиной — всё равно, что после чужбины попасть на Родину. Она и есть Духовная Родина всех нас, русских людей. И тянутся сюда души вкусить благодати, очиститься от коросты постылого повседневья. Оптина влечёт намоленностью Духоносных Старцев, неизбывной красотой благословенного мipa и целебного спокойствия.

За поворотом дороги, за шатрами тёмных елей, сразу вырастают башенки монастырской стены. Струится стена по холму и распадкам, облекая пространство необоримой защитой. Остановка каменной струи — башня с Ангелом, трубящим в трубу спасения. Обведенное пространство украшено храмами, переходящими один в другой. Пустынь названа Введенской — от века говорили: Введенская Оптина Пустынь — оттого и серединный, первенствующий, собор — Введенский, в память Введения во храм Пресвятыя Богородицы (созижден в 1750 году). Именно собор подъемлет выше других возглашенное Слово. Изображенный образ Слова живёт в застывшем камне. Так и видится в уголку собора, справа, седеющая фигура Нилуса: семь лет не пропускал Литургии. И приобщался Христовых Тайн здесь. Заглянул через раззоренное окошечко внутрь — опустошено и захламлено вражьей рукой, туга и горе гнездятся. Собор — сердце креста, по четырем концам света — церкви: вселенная молится, славит Имя Господне. Север почтён храмом Марии Египетской, сохранился в переделке 1858 г., но сильно обезображен беснующейся чернью, купол сорван. На храме табличка «улица Льва Толстого»: ересиарх с чернью вровень. Полуденная сторона освящена в монастыре Казанским храмом (окончен строительством в 1811 г.). И юг оставлен без куполов, изгажен как и север. Восток осиротел вовсе: Владимирская церковь снесена до тла. От запада остался всего нижний ярус колокольни, а тридцатисаженный шпиль повержен в войну своими. Бывало, глянут люди с Козельска на Пустынь — так и замрёт сердце от радости, до чего ж велика матушка! И как доминанта держала весь архитектурный аккорд.

Ныне скорбные руины являют отголоски величия, даже суемудры уверяют: «Без колокольни постройки плавают». Примечательны и своеобычны на калужской земле высоченные шпили колоколен. И по сёлам были такие, и в самом губернском граде. Устремлённость к Богу мгновенная.

Подле собора могилка святого старца Амвросия. Земной поклон тебе и молитва. Славный наш батюшка с причетником служит литию, мы — в благоговейном воспоминании. Ничего, что дождь всё резче забирает, и уж холодные капли растекаются по лицу, служба захватывает сокровенным общением с Духоносцем, не хочется уходить отсюда. Могилка была срыта давно, когда зачумлённая тварь по указке властей грабила Россию, и осенявшую место упокоения палатку растащили. Но цветет народная память, цела могилка! Обставили православные лоно кирпичиками, крест выложили на земле. А теперь свечи возжигают, молитвы тут творят, как у живого, наставлений у Старца просят. И помогает.

С другими великими старцами тоже сохранилось тёплое общение, но только мысленное. Их захоронения частью под спудом в закрытых храмах, куда доступа нет, либо сравнены с землёй и прикрыты чужими плитами, к примеру, братьев Киреевских. Эти благочестивые братья вовсе не там покоятся, где туристские плиты положены, а поодаль: здесь святость почиет. Крушили и ломали шестьдесят лет, что устоит под напором взбешённого железа? Уже после войны в монастыре разобрали и растащили до двадцати сооружений и кирпич увезли в Козельск. У кого не отсохли руки, отсохнут от таких проделок.

А сердце веселится познанием Отечества. В Скит идём, в обитель Богоносцев Оптинских. Мерно роняют вековечные сосны отмершие ветки, а сами застыли в неподвластном карауле. И-и высоченные же, вскинешь взгляд — шапка с головы свалится. Помечают присутствие тех, кто берёг природу, как благостыню, дарованную Господом. Вот и входная башня: отверзи нам, Богородице, двери в этот покой. Перекрестились, и уже чугунные и каменные плиты позади, впереди свет и радость истины. Мы в Скиту, где благоухали крины молитвенные, старцы Богоугодные.

Словно весточка благословенная, нас встречает церковь Иоанна Предтечи. Срублена из местного леску, слажена скромно, но душевно, она живо напомнила чистую Русскую жизнь, центром которой был Дом молитвы, попирающий гордыню. В этом уединении сразу же острее чувствуешь наше теперешнее окаянство. Разросшаяся по пояс травища скрыла всякие следы обработок. А ведь как была ухожена земля скитянами! Каждая пядь заливалась духовитыми цветами, источала ароматы. Не замер только источник Амвросия, по-прежнему бьёт из недр. Удоволился влагой, попил вволю.