Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

Необычными выглядят действия Ярослава после возвращения из Финляндии. У нас нет оснований относить его поход к разряду крестовых, в ходе которых производится крещение покоренных племен. Однако именно после этого предприятия Ярослав направил специальную экспедицию священников в Карелию для крещения местных жителей. В связи с тем, что об этом сообщает владимирский (переяславский) летописец, но молчит новгородский, можно утверждать, что священники были направлены из суздальских земель:

«Тогоже лета. Князь Ярославъ Всеволодичь. пославъ крести множество Корѣлъ. мало не всѣ люди» [452].

Сообщение в летописи окружено известиями, записанными современником и очевидцем произошедшего. Статья 6735 мартовского (1227–1228) года начинается с того, что 14 марта 1227 г. был поставлен новый владимирский епископ Митрофан:

«поставленъ бысть в богохранимѣмь градѣ Володимери. в чюднѣи святѣи Богородици. Суждалю. и Володимерю. Переяславлю. сущю ту благородному князю Гюргю. и з дѣтми своими. и братома его Святославу. Иоанну. и всемъ боляромъ. и множество народа. приключися и мнѣ грешному ту бытии. и видѣти дивна и преславна. и прославиша всемилостиваго Бога. и великаго князя Гюрга» [453].

Сразу затем говорится об отправке Ярославом попов для крещения карелов, а потом о пожаре во Владимире, разразившемся 11 мая 1227 г. При поставлении епископа Митрофана (14 марта 1227 г.), как видно из вышеприведенного отрывка, Ярослав из Тавастии еще не вернулся, а следовательно, церковную миссию в Карелию можно датировать концом марта-апрелем 1227 года.

Примечательно, что крещение карел стало прямым следствием похода на емь. Ярослав направил миссионеров безотлагательно, сразу по прибытии. Надо полагать, что этому предшествовали некие переговоры и соглашения с карельскими старостами, выступившими, вероятно, союзниками новгородцев во время вторжения в Тавастию. Стоит отметить, что о крещении еми и речи не идет. Новгородцы разграбили и попленили тавастов, а крещение приняли союзные карелы.

Еще более примечательно, что миссионеры были направлены не из Новгорода. Возможно, это должно свидетельствовать о том, что Карелия присягнула на верность не новгородцам, а лично князю Ярославу, от которого и согласилась принять веру.

Новгородцы, однако, в это время вовсе не находились в стороне от борьбы с язычеством. Сразу вслед за известием о победоносном походе на емь в летописи говорится:

«Того же лета сожьгоша волхвовъ 4, творяхут ихъ потворы деюще, а то богъ весть; и сожгоша ихъ на Ярославле дворе» [454].

Это первое и единственное упоминание аутодафе в истории Древней Руси. Впоследствии (в XV в.) сожжение стало обычной карой для колдунов и еретиков, укладывающейся в обычный христианский канон «казни без пролития крови» [455]. В 1111 г. в Константинополе сожгли богомильского попа Василия, бывшего отступником от веры, еретиком. Однако для язычника — волхва — такая мера являлась нетрадиционной. Как известно, язычника можно крестить, а отступника уже нет. Следовательно, их виной было не вероисповедание, а именно колдовство, ворожба, что и отмечено летописью: «творяхуть(мнили, думали, обвиняли) ихъ[в том, что они] потворы(зелья, колдовство, ворожбу) деюще(делали)». Даже летописец поставил под сомнения факт колдовства ( «а то богъ весть»), но суд архиепископа Антония (такие дела были церковной прерогативой) все же признал их виновными. Соответственно, речь идет не о язычниках, а именно о еретиках, колдунах, отступниках. Такое заключение позволяет устранить версию о связи казни волхвов с христианской проповедью в Карелии [456].

Уже первые упоминания карел в русских летописях выставляют их новгородскими союзниками. Карелы атакуют враждебную емь в 1143 г. [457]Затем карелы неоднократно нападают на шведов и даже сжигают их столицу Сигтуну в 1187 г. Зарубежные источники пестрят указаниями на причастность к этим вторжениям русских. Наконец, в 1191 г. карелы с новгородцами совершают совместный поход против еми. В качестве союзников они фигурируют в событиях 1240 и 1252 гг. [458]Кроме примеров союзнических отношений удивляет отсутствие указание на зависимость от Новгорода [459]. В Повести временных лет в перечне племен, платящих дань Руси, карелы не указаны. Кроме того, мы не располагаем указаниями и на русско-карельские конфликты вплоть до 1269 г., когда князь Ярослав Ярославич грозился воевать с карелами [460]. Только в 1270 г. летопись причисляет карелов к «власти новгородской» [461]. А в 1278 г. князь Дмитрий Александрович фактически завоевывает Карелию: «взя землю их на щитъ» [462].

Вышесказанное позволяет сделать заключение, что в 1227 г. крещению Карелии предшествовало некое соглашение между племенными старостами и князем Ярославом, который становился и карельским сюзереном, и их первокрестителем. С другой стороны, можно утверждать, что в деле покорения еми поход 1226/27 г. успеха не принес. Вероятно, к 1227 г. значительная часть тавастов уже приняла католичество и вошла в сферу влияния шведских колонизаторов [463].

Уже летом 1228 г. большой отряд еми — около 2000 воинов — целая армия по средневековым меркам — совершает ответное нападение на водские и олонецкие владения Новгорода. Некоторые западные исследователи допускают участие в этой акции шведских крестоносцев, а организационным центром признают финляндского епископа Томаса [464]. Г. Рейн считал, что это был «крестовый поход», первый, предпринятый для покорения Невского устья [465].

Эти события очень подробно описаны в летописи:

«Того же лета придоша Емь воевать въ Ладозьское (Въдьское) [466] озеро в лодкахъ; и приде на Спасов день весть въ Новгородъ.

Новгородци же, въседавъше въ насады, въгребоша в Ладогу съ князьмь Ярославомь.

Володислав, посадник ладозьскыи, съ ладожаны, не ждя новгородьць, гонися в лодияхъ по нихъ въ следъ, кде они воюють, и постиже я и бися с ними;

и бысть нощь, и отступиша въ островълець [далече], а Емь на брезе съ полономъ: воевали бо бяху около озера на исадехъ и Олоньсь [467].

Тои же нощи просивъше мира, и не да имъ посадник съ ладожаны, а они исекше полонъ всь, а сами побегоша на лесъ, лодкы пометавъше, пеши много ихъ ту паде, а лодкы ихъ ижгоша.

Новгородьци же стоявъше въ Неве неколико днии, створиша вече и хотеша убити Судимира, и съкры и князь въ насаде у севе; оттоле въспятишася въ Новъгородъ, ни ладожанъ ждавъше.

Последь же оставъшеся Ижеряне усретоша ихъ бегающе, и ту ихъ избиша много, а прокъ (остатокъ) ихъ разбежеся, куды кто видя (разбегошася, кои где);

Нъ техъ Корела, кде обидуче (любо обшед), въ лесе ли [или на Неве или в вежах, и тех], выводяче, избиша: бе бо ихъ пришло творяху 2000 или боле, богъ весть, а то все мертво (мало же их къ свою землю убежа, ано вся кость ту паде)» [468].