Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

тъ вамъ ся кланяемъ» [510].

Новгородцы отказались поддержать Ярослава в его походе на Ригу. Переяславские полки были отправлены домой, как и рижский отряд из Пскова. В ходе конфликта псковичи сумели сохранить самостоятельность в определении своей внешнеполитической позиции. Они даже выгнали сторонников Ярослава из своей общины:

«поидите по князи своемь, намъ есте не братья».

Не выдержав обид и своей беспомощности, Ярослав покинул Новгород. В качестве местоблюстителей он оставил сыновей — Федора и Александра. Те, однако, долго не продержались — зима была голодной, и народ бунтовал. В феврале 1229 г. новгородцы сменили посадника и отправили жесткие требования к Ярославу. Не дождавшись ответа и испугавшись городских волнений, княжичи со своими сторонниками сбежали из города. Новгородцы пригласили к себе нового правителя — Михаила Черниговского.

Новгородско-псковский конфликт 1228 г. неоднократно привлекали внимание исследователей [511]. Действительно, перед нами подробное изложение событий, в ходе которых был установлен военно-политический союз Рижской епархии и города Пскова, предполагавший оказание помощи сторонами друг другу в случае нападения третьей стороны — прежде всего, вероятно, новгородцев и литовцев [512]. Первый такой альянс источники фиксируют в 1210 г., но он не носил антиновгородской направленности. Тогда союз был подкреплен браком дочери князя Владимира Мстиславича и Теодориха фон Бекесховеде. Теперь, после смерти князя Владимира, союзные отношения подтвердила уже община Пскова.

Основной вопрос, вокруг которого раскладываются мнения и оценки событий, заключается в том, насколько реальными были планы князя Ярослава наказать псковичей. Или он в самом деле собирался идти на Ригу? Существовала ли действительно причина для конфликта или он был основан на домыслах и недоверии псковичей? А.В. Валеров считает, что Ярослав был оклеветан новгородскими оппозиционерами — сторонниками Внезда Водовика и Бориса Негочевича [513]. Исследователь, вслед за И. Я. Фрояновым и А. Ю. Дворниченко, полагает допустимым, что князь с посадником и тысяцким везли в голодающий Псков продовольствие — «овощь» [514]. Однако в летописи Ярослав причисляет «овощь», как и «поволокы»(ткани), к дарам, адресованным явно не для всех. «Овощь»— то есть плоды с огорода (ягоды, фрукты, овощи) — вряд ли мог накормить голодающий город [515]. Почву для конфликта Валеров видит в нежелании псковичей портить отношения с Ригой, борьба с которой нередко выходила для них боком. На эту почву новгородцы подсыпали слух о неприязни Ярослава к некоторым псковичам [516]. С другой стороны, Е.Л. Назарова считает, что опасения псковичей были вовсе не напрасны. Репрессии со стороны Новгорода и князя Ярослава вполне могли настигнуть обособившуюся республику (как это было, например, в 1179 г.) [517]. Также Назарова ставит под сомнение возможный успех русского вторжения в Ливонию в 1228 г.: «В источниках нет даже намеков на попытки русской стороны предварительно договориться с местными народами Восточной Прибалтики, без поддержки которых нельзя было рассчитывать на быстрый проход русского войска через всю страну к Риге» [518]. Исследовательница считает, что это и насторожило псковичей, которые, как и многие новгородцы, предпочитали развитие торговых связей, а не военного конфликта [519]. Однако очевидно, что без поддержки Пскова ни новгородцы, ни Ярослав на Ригу идти не собирались. Псковичи также вполне могли обеспечить поддержку некоторых соседних эстонских племен.

Рижско-псковский оборонительный договор сорвал вторжение в Ливонию, обещавшее стать грандиозным [520]. Рухнула политическая комбинация, направленная князем Ярославом на военное решение проблемы западных окраинах. Ни новгородцы, ни псковичи его не поддержали. Судя по всему, немецкого влияния в событиях не обнаруживается. Добившись стабилизации положения на севере в Карелии и Тавастии, Ярослав не смог сделать то же на западе в Пскове и Эстонии. Осознав невозможность убедить новгородцев в активизации вооруженной борьбы на западе, Ярослав покинул Новгород.

Осень-зима 1228 и начало 1229 г. оказались для новгородцев ненастными: дождь, неурожай, дороговизна, внутриполитические неурядицы. Дождь лил целыми днями от «Госпожина дня» (15 августа) до «Николина» (9 декабря) 1228 года. Люди не могли даже сена заготовить [521]. Той же осенью развивался конфликт с князем и Псковом. Прибытие переяславских полков взвинтило цены на продовольствие. Летописец отметил, что дороговизна на хлеб, мясо и рыбу держалась с тех пор 3 года (до 1231 г.) [522].

8 декабря 1228 г. паводок снес опоры великого моста, затруднив сообщение между волховскими берегами [523]. Затем «простая чадь» «воздвигла» «крамолу велику»на епископа Арсения и добилась его свержения, обвинив, что кафедру занял, «давъ мьзду князю». Его вытолкали с Владычного двора и чуть не убили, а епископом посадили опять Антония, который в начале 1228 г. было ушел в монастырь. Исследователи часто и, судя по всему, не без оснований связывают эти церковно-политические изменения с природными ненастьями, а ненависть «простой чади» производят из языческих корней менталитета городских низов, которым привычно было винить в природных катаклизмах своих духовных первоиерархов [524]. Недовольные прямо на вече обвинили епископа Арсения в плохой погоде: «того ради стоит тепло долго,[что ты — епископ Арсений] выпровадилъ Антониа владыку на Хутино[в монастырь], а самъ селъ[на епископскую кафедру], давши князю мьзду» [525]. Антонию «простая чадь» тоже, видимо, не очень доверяла, отчего, вернув его на кафедру, «посадиша с нимъ 2 мужа: Якуна Моисеевича, Микифора щитника». Скорее всего, выбор «помощников» для Антония был связан с его тяжелой болезнью, а не с попыткой ограничения власти [526]. При сообщении о смерти Антоний 8 октября 1232 г. в летописи говорится, что он «онеме» (онемел) и «бысть лет 6 въ болезни тои и 7 месяць и 9 днии, и тако умре» [527], то есть, по крайней мере, со второй половины 1227 г. епископ не мог говорить, отчего и покинул кафедру в начале 1228 г. Возвращая больному монаху епископальный посох, горожане выполняли ритуал возмездия, а не узурпации власти. Дабы избежать злоупотреблений, даже «помощников» иерарху выбрали двух: одного — знатного, судя по отчеству (Якуна Моисеевича), а второго — из простых, обозначенного по его ремеслу (Микифор щитник) [528].