Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

Разгром меченосцев при Сауле упразднил самую грозную военную организацию, на которой держалась власть в Ливонии. Недавние завоевания были утрачены. Отказали в повиновении курши, земгалы и эзельцы [675]. Южная граница Ливонии, как писал В.Т. Пашуто, вернулась к положению 1208 года [676]. Выжившая горстка братьев-рыцарей не имела возможности контролировать свои существующие владения в Прибалтике, а тем более покорять новые. Однако энергичные меры, предпринятые Римом, позволили пережить этот кризис и в 1240 г. начать новую войну на востоке. Были привлечены новые участники борьбы за Прибалтику — Дания и Тевтонский орден, а также достигнуто внутреннее примирение между ливонцами.

Кроме того, одним из факторов была пассивность русских соседей — никак не воспользовавшихся благоприятным стечением обстоятельств для похода на запад. Причиной этого мог быть и мирный русско-немецкий договор 1234 г., действие которого (вероятно трехлетнее) истекало только к лету 1237 г. Но главным, видимо, была смена политических ориентиров князя Ярослава Всеволодовича, который зимой 1236/37 г. готовился вступить в борьбу за главный приз русской средневековой междукняжеской борьбы — Золотой киевский стол.

Под 6744 мартовским (март 1236 — февраль 1237) г. Новгородская летопись сообщает:

«Поиде князь Ярославъ изъ Новагорода Кыеву на столъ, поимя съ собою новгородци вятшихъ: Судимира въ Славьне, Якима Влунковича, Косту Вячеславича, а новоторжець 100 муж; а в Новегороде посади сына своего Олександра.

И, пришедъ, седе в Кыеве на столе; и державъ новгородцевъ и новоторжцевъ одину неделю и, одаривъ я, отпусти проче; и придоша здравии вси» [677].

При сопоставлении с показаниями Галицко-Волынской летописи эти события относятся к началу 1237 г. [678], то есть непосредственно после того как осенью 1236 г. пришло известие о разгроме крестоносцев при Сауле. Указание летописи на то, что «придоша здравии вси», позволяет заключить, что речь идет о военном предприятии, в ходе которого возможны были потери. Упоминаются только три новгородских «вятших мужа»и 100 новоторжцев. Надо полагать, летопись просто не учитывала тех, кого князь привел из своих суздальских владений. Походу на Киев — далекому и рискованному предприятию — предшествовала и активная дипломатическая подготовка. Ярослав, очевидно, вступил в некие договоренности как с прежним киевским князем Владимиром Рюриковичем, так и с его союзником — тогда еще только волынским князем — Даниилом Романовичем. Только этим можно объяснить бескровный захват матери городов русских [679]. Подключение новгородско-переяславского князя к южнорусской междукняжеской борьбе было связано с попыткой киевско-волынского альянса (Владимира Рюриковича, Даниила и Василька Романовичей) дополнить свои силы в борьбе с черниговскими Ольговичами (Михаил Всеволодович и его сын Ростислав). Михаил Черниговский в эти годы захватил Галич и претендовал на Киев. Волынским князьям, измотанным многолетней борьбой за Галицию, нечего было ему предоставить. Они решили привлечь Ярослава, давнего противника Михаила Черниговского. Позарившись на старейший стол, переяславский князь прибыл на Днепр и тем самым вбил географический клин между владениями Ольговичей — Черниговом и Галичем. Более того, когда Ярослав двигался с войсками к Киеву, как сообщает источник В. Н. Татищева, он в очередной раз разорил Черниговщину и обложил ее данью:

«К Киеву идучи, область Черниговскую, где не было кому оборонять, разорил и, тяжкие окупы с городов взяв, пришел к Киеву» [680].

Можно сказать, что именно подготовка зимой 1236/37 г. к наступлению на Киев не позволила князю Ярославу принять участие в крестовом походе на Литву или просто отправить часть войск в помощь меченосцам. Уход на юг и передача власти в Новгороде молодому княжичу Александру привели также к тому, что в 1237 г. — в момент наибольшего ослабления немецкой власти в Ливонии — никаких русских вторжений в Прибалтику источники не фиксируют.

Исключением была Финляндия, на что указывает папская булла от 9 декабря 1237 г., которую мы уже упоминали. Она адресована главе шведской Церкви архиепископу Упсалы Ярлеру и представляет собой ответ на его послание папе Григорию IX. В переводе И. П. Шаскольского вступительная часть буллы гласит следующее:

«Как сообщают дошедшие до нас Ваши письма, народ, называемый тавастами, который когда-то трудом и заботами Вашими и Ваших предшественников был обращен в католическую веру, ныне стараниями врагов креста, своих близких соседей, снова обращен к заблуждению прежней веры и вместе с некоторыми варварами, и с помощью дьявола с корнем уничтожает молодое насаждение Церкви Божией в Тавастии» [681].

Папа разделяет по смыслу две группы противников христианизации тавастов (еми): это «враги креста», являющиеся «близкими соседями» тавастов, а также «некие варвары». Кандидатов на эти роли исследователи называют только двух — это русские (новгородцы) и их союзники карелы. По мнению И. П. Шаскольского, «враги креста», живущие по соседству, — это карелы, а «варвары» — новгородцы [682]. Имеются и другие версии соотношения виновных в проблемах католической христианизации Финляндии [683]. Однако вывод чаще всего остается неизменным — в 1236/37 г. в Тавастии было поднято восстание против шведской власти, и к этому были причастны новгородцы, то ли подстрекавшие емь к бунту, то ли проводившие православную проповедь. В. А. Кучкин считает, что русская активность в Финляндии связана с началом самостоятельной политической карьеры князя Александра Ярославича [684]. Однако наши расчеты показывают, что о самостоятельности княжича ранее 1237 г. говорить не приходится, а вот для его отца — Ярослава Всеволодовича — события в Финляндии представляли давний интерес. В 1228 г. емь была разгромлена ладожанами в Невской битве, после чего о русских вторжениях в Финляндию источники не упоминают. Власть шведских христианизаторов после этого должна была пустить глубокие корни в Тавастии. Однако булла 1237 г. говорит об обратном. Вероятно, обращению подверглись не все тавасты — оставались области на границе с Карелией (Саво), где сильно было влияние Православной Церкви [685]. Или же, как считал И. П. Шаскольский, тавасты благосклонно относились к шведам лишь до тех пор, пока те не стали вслед за христианской проповедью вводить феодальные порядки и насаждать власть колонистов [686].

Как бы то ни было, есть возможность предположить, что, заручившись миром в Прибалтике и еще не увлекшись Киевом, Ярослав готовился к реваншу в Финляндии и явно заострял свои отношения с Швецией. Делать это он мог и руками карелов, сюзереном которых являлся. Результаты этой политики пришлось устранять его сыну в 1240 г.