Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

У американо–германского сотрудничества были мощные побочные культурно–исторические эффекты — быть может, даже более важные, чем фактологический потенциал самих текстов. Именно из–за проекта Исторического отделения сформировались устойчивые идеалистические представления о германской армии: якобы руководство неизменно было суперпрофессиональным, а солдаты вермахта всегда и везде проявляли чудеса стойкости и боевого духа.

Удалось зацементировать и более глобальные спорные образы. Во–первых, сам вермахт в целоми его командование в частности преподносились как жертвы Гитлера в историческом смысле. Как минимум они были слепым орудием его произвола, как максимум же всегда протестовали из–за преступлений, организовали сопротивление, дошло даже до покушения на фюрера. Это было лукавство: конечно, вермахт не был однороден и в нем были представлены разные мнения, но на высшем уровне большинство генералов вполне осознанно следовало руководящей линии, да и к участникам заговора 20 июля 1944 г. сами пишущие относились в лучшем случае амбивалентно, в худшем — как к предателям [22] Об отношении к антигитлеровской оппозиции см.: Lockenour J. Soldiers as Citizens: Former Wehrmacht Officers in the Federal Republic of Germany, 1945–1955. Lincoln; London: University of Nebraska Press, 2001. P. 153ff. . Во–вторых, генералам удалось отделить историю войны от смысла нацистской войны, т. е. от расширения сферы власти нацистов в целом и чаемого «жизненного пространства» в частности, от защиты политического строя и всего, что он предполагал. Немецкие солдаты и офицеры «просто» сражались в отрыве от режима, который дал им в руки оружие и указал направление стрельбы. Всё это подавалось как «служба своему народу», «защита Родины» — какой родины, не уточнялось. Цели войны обозначались отдельно и назывались «гитлеровскими целями». Гитлер при этом представал, конечно же, упертым дилетантом, который вставлял палки в колеса и танковые гусеницы. Банальные прогнозируемые факторы вроде морозов и бездорожья, усложняющие любую войну, сыграли, с точки зрения генералов, ключевую роль в их поражении. Сами же они оставались безгрешными.

Ситуация начала меняться только в середине 70–х гг., когда в Германии появилось новое и весьма критично настроенное поколение молодых историков, которым были безразличны или даже неприятны свершения их собственных отцов. Выдержав тяжелые дискуссии 80–х гг., известные как Historikerstreit («спор историков»), и обсуждения, вышедшие за границы чисто академической сферы, пройдя через череду новых работ, показывавших полноценное участие армейских структур в оккупационной политике и в войне на уничтожение на востоке, германское общество столкнулось с необходимостью признать фактическое положение вещей уже становившегося далеким прошлого [23] Среди прочих ранних и поздних работ см.: Streit С. Keine Kameraden: die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941–1945. Stuttgart: Deutsche Verlags—Anstalt 1978; Schulte T. 3. The German Army and Nazi Policies in Occupied Russia. Oxford; New York, 1989; Vernichtungskrieg — Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944/ hrsg. von H. Heer, K. Naumann. Hamburg: Hamburger Edition, 1995; Römer F. Der Kommissarbefehl: Wehrmacht und NS-Verbrechen an der Ostfront 1941/42. Paderborn: Ferdinand Schöningh, 2008. . И оно нашло в себе силы сделать это, хотя пилюля была очень и очень горькой; пожалуй, это один из немногих примеров, когда академические споры в кругу специалистов–интеллектуалов оказали прямое влияние на целую страну [24] О послевоенных дискуссиях и памяти в немецком обществе см.: Борозняк А. И. Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века. М.: Политическая энциклопедия, 2014. . На удивление долго продержавшийся миф о «чистом вермахте» рухнул [25] Кауганов Е. Выставка «Преступления вермахта» 1995–1999 гг. и ее вклад в немецкую культуру памяти о нацистском прошлом // Журнал исследований социальной политики. 2015. Т. 13. № 3. С. 421–436. . Его основные создатели на тот момент были уже давно мертвы — в лучший мир они ушли с полным убеждением в собственной правоте и с уверенностью, что будущие поколения будут учить историю войны в их интерпретации.

Помимо строго очерченных рамками одной темы текстов, многие из участников американо–германского исторического проекта впоследствии написали свои собственные мемуары, перенеся на бумагу опыт поражения, поданный через вышеописанную идеологизированную оптику. Вышедшие в 1955 г. мемуары генерал–фельдмаршала Эриха фон Манштейна «Утерянные победы» (уже само название весьма символично) можно считать одним из наиболее типичных примеров такого рода литературы.

И в ФРГ, и в ГДР, и в СССР социум был глубоко травмирован опытом насилия и разрушений: психологические последствия трагедии 1939— 1945 гг. были долговременными, а незатянувшиеся раны в ткани общества отравляли жизнь даже спустя много лет после сокрушения нацизма [26] Об условиях жизни и борьбе за свои права советских ветеранов см.: Dale R. Demobilized Veterans in Late Stalinist Leningrad: Soldiers to Civilians. London; New York: Bloomsbury Academic, 2015. Об опыте германских ветеранов и их возвращении в общество см.: Goltermann S. Die Gesellschaft der Überlebenden. Kriegsheimkehrer und ihre Gewalterfahrungen im Zweite Weltkrieg. München: Deutsche Verlagsanstalt 2009; Wienand C. Returning Memories: Former Prisoners of War in Divided and Reunited Germany. Rochester, New York: Camden House, 2015. . Накаленные дискуссии о войне и вермахте играли большую роль в печатно–радийном противостоянии двух Германий — частей разорванной напополам поражением страны [27] Об участии генералов вермахта в этих дискуссиях см.: Searle А. Wehrmacht Generals, West German Society, and the Debate on Rearmament 1949–1959. Westport, CT: Praeger, 2003. О спорах и исторической памяти в ФРГ и ГДР см.: Morina С. Legacies of Stalingrad: Remembering the Eastern Front in Germany since 1945. Cambridge: Cambridge University Press, 2011. . Бывшие чины вермахта служили в армиях молодых государств, а именно в бундесвере и Национальной народной армии ГДР [28] О бывших офицерах вермахта в рядах бундесвера см.: Pauii F. Wehrmachtoffiziere in der Bundeswehr: das kriegsgediente Offizierkorps der Bundeswehr und die Innere Führung 1955–1970. Paderborn: Schöningh, 2010. О бывших офицерах в рядах ННА ГДР см.: Lapp Р. J. Ulbrichts Helfer: Wehrmachtsoffiziere im Dienste der DDR. Bonn: Bernard und Graefe, 2000. . Военный институт ФРГ постоянно оглядывался на неудобное прошлое, пытаясь найти к нему подход, колеблясь между полным отрицанием, критичным континуитетом и необходимостью опираться на традицию [29] См.: Molt M. Von der Wehrmacht zur Bundeswehr: Personelle Kontinuität und Diskontinuität beim Aufbau der Deutschen Streitkräfte 1955–1966. Dissertation. Ruprecht–Karls–Universität. Heidelberg, 2007; Echternkamp J. Soldaten im Nachkrieg: Historische Deutungskonflikte und westdeutsche Demokratisierung 1945–1955. München: De Gruyter, 2014; Gedenkstätten des NS-Unrechts und Bundeswehr. Bestandsaufnahme und Perspektiven / hrsg. 0. von Wrochem, P. Koch. Paderborn: Schöningh, 2010. .

Противостоящие германские политические системы использовали высших чинов вермахта в этой битве за формирование образа недавней истории: крупные фигуры генерал–фельдмаршалов Эриха фон Манштейна и Фридриха Паулюса применялись в качестве своеобразных весомых аргументов [30] См. соответствующие главы о послевоенных годах в: Wrochem von O. Erich von Manstein: Vernichtungskrieg und Geschichtspolitik. Paderborn: Schöningh, 2009; Diedrich T. Paulus: Das Trauma von Stalingrad. Paderborn: Schöningh, 2011. .