Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Письмо родителям, [Берлин] 9 апреля 1933 г.

BArch. N 265/148. Bl. 39

[…] Существующее между нацистами и националистами напряжение, которое трудно полностью отрицать, по–прежнему определяет политическую ситуацию. К сожалению, оно оказывает влияние на многих, в том числе близких к нам по убеждениям. Но, на мой взгляд, нужно выделять и выдвигать на первый план главное: сколь неслыханные вещи уже произошли и еще произойдут. [Новые власти] хотят, конечно, добра, хотят принести пользу немецкому народу. То, что для этого порой нужен нажим (что не всем по нраву) и определенная жесткость — вне всяких сомнений. То, что Гитлер и Геббельс [280]недавно сообщили прессе, совпадает с ощущениями многих; то, что они сейчас призвали СА к порядку, — очень хорошо. Еврейский бойкот они устроили, а затем всё же свернули с большой искусностью! […]

Письмо родителям, [Берлин] 2 июня 1933 г.

BArch. N 265/148. Bl. 57f. Ms.

[…] В политическом плане никаких особых новостей. Наша газета [281]запрещена, другие ничем не заполнены, я даже не знаю, какую мне читать. Положение в Женеве кажется не слишком выгодным для нас, я не понимаю, как французам постоянно удается настоять на своем, но это вопрос силы, а не права. Лишь когда Гитлер поставит под ружье весь немецкий народ — его программа иного и не предполагает, Служба труда [282]этой цели и подчинена — и мы сами обретем силу, тогда положение, вероятно, изменится. Если снова случится война, то в одном она будет отличаться от той, что была пятнадцать лет назад: не будет критиканов. Этого–то нацисты добьются. И они сумеют вести за собой народ. […]

Письмо родителям, [Берлин] 7 июля 1933 г.

BArch. N 265/148. Bl. 67f. Ms.

[…] Одно нужно всё же говорить и многократно подчеркивать: в военном плане новое правительство дает нам так много, оно так поддерживает все наши военно–политические запросы, что иного и желать нельзя. Второе, что я тоже должен всегда подчеркивать — то, что наконец решительно объявлена война преступности. Раньше каждый день на улице лежали трупы, сейчас же полицейская служба скоро станет синекурой, да и число самоубийств, на мой взгляд, явно снизилось [283]. Попрошайничества в Берлине стало существенно меньше. После того как против него выступили жестко, все эти неприятные субъекты внезапно исчезли. […]

Письмо родителям, [Берлин] 20 июля 1933 г.

BArch. N 265/148. Bl. 70f. Ms.

[…] Во вторник я пригласил к себе на ужин с курицей, раками, булочками, запеченными с сыром, клубничным пуншем и мюнхенским пивом обоих соломенных вдовцов, чьи жены тоже на Боркуме [284], — полковников Кармана и фон Фитингхофа, — а кроме того, еще двух осиротевших мужей — полковников фон Штюльпнагеля и Гудериана [285]. Обед без напитков встал в четыре марки, как я позже подсчитал с Эммой. Но он был очень вкусным и стал хорошим подспорьем тому, что вечер прошел так оживленно и весело, как до того ни один в нашем доме. Мы перемыли косточки всему служебному и внеслужебному и лишь в два ночи покончили со всеми темами. Эмма и я так хорошо рассчитали наши запасы, что всё было уничтожено, не считая четверти курицы, одной булочки и двух бутылок пива. Этим я особенно горд! Да и гости мои — я с ними позже говорил об этом вечере — остались более чем довольны. Наконец–то удалось высказаться безо всяких недомолвок в кругу людей своего возраста и своих убеждений, некоторые из которых весьма умны. Мы были едины во мнении, что можем быть благодарны тому, что имеем в рейхе правительство, столь четко и энергично отстаивающее национальную идею, столь недвусмысленно свернувшее в сторону от революционных эксцессов и столь жестко проводящее свою линию по любому вопросу. Никто не станет отрицать, что имело место и нечто ненужное. Но определяющей является общая линия и ее — по сравнению с годами господства социал–демократов — следует одобрить. […]

Письмо родителям, [Берлин] б августа 1933 г.

BArch. N 265/148. Bl. 77–79f. Ms.

[…] На обратном пути [286]один попутчик дал нам почитать издаваемую в Амстердаме тамошними эмигрантами еврейскую газету. Я в первый раз получил представление о том, что такое пропаганда ужасов. […] Лишь в двух аспектах можно согласиться с газетой: относительно ограничения свободы прессы и упадка театра. Верно, что — особенно в отношении критиканской прессы — наконец–то пришлось принять резкие меры, хотя они явно перешли черту того, что можно назвать полезным для правительства. В отношении театра надеюсь, что зима внесет некоторое оживление. Не нужно совершать ошибку и ставить лишь пьесы национал–социалистического толка. — Что же касается упомянутой газеты, то ее тон, ее содержание, ее лексика были столь вульгарны и отталкивающи, что к этой бездарной мазне можно притрагиваться лишь с отвращением. Если эти люди представляют еврейство, то оно заслужило то, как обращаются с ним. Приличным евреям эти беженцы оказывают тем самым медвежью услугу! […]

Письмо родителям, [Берлин] 8 сентября 1933 г.

BArch. N 265/148. BL. 87f. Ms.

[…] Празднества в Нюрнберге, говорят, были великолепны [287]. Принимавшие участие в них сотрудники министерства весьма впечатлены. Мы посмотрели вчера в кинотеатре съемки со съезда. Мне кажется, что эти массовые шествия, прежде не организовавшиеся в таких масштабах, весьма импонируют народу. Хартмут должен завтра принять участие в школьном празднике на стадионе как участник школьного хора. Да и Гизела распевает только гитлеровские песни. Недавно они вдвоем маршировали по саду. Старые песни я уже почти забыла, сказала Гизела, и запела: дорогу коричневым батальонам, и далее про то, что расстрелянные «Рот Фронтом» [288]и реакцией шагают с нами в наших сердцах [289]. Знаешь, сказала она, с расстрелянными так же, как с нашим дедушкой, он тоже идет с нами по саду в наших сердцах. […]

Письмо родителям, [Берлин] 11 ноября 1933 г.

BArch. N 265/148. Bl. 99f. Ms.

[…] На Унтер ден Линден мы видели развод караула перед мемориалом. Люди уже за час до того выстроились в несколько рядов, и когда караул пришел в час дня, на всей улице от памятника Фридриху Великому вдоль университета и до цейхгауза яблоку негде было упасть. Когда караул маршировал под музыку, все стояли с вытянутыми руками, а когда под «Песнь немцев» [290]и под «Хорста Весселя» он торжественно занял свой пост, все сорвали с голов шляпы и начали подпевать. Еще год назад это было невозможным, ни по форме, ни по количеству зрителей. С недавнего времени наша газета печатает новости об исходе войны под рубрикой «15 лет назад». Когда представишь себе тогдашнее положение дел и сравнишь его с нынешним, то благодаришь Бога, что мы стали настолько старше. […]

Письмо родителям, [Берлин] 4 февраля 1934 г.

BArch. N 265/149. BL 5–8f. Ms.

[…] Речь Гитлера нам очень понравилась [291]. Единственное, на что посмотрят косо, был, очевидно, пассаж относительно церкви. Она выступает не против национал–социалистического государства, а лишь против лжеучителей. В пассаже о самодержцах имелось в виду совершенно не то, что поняли депутаты рейхстага. Гитлер хотел лишь сказать: немецкий народ должен позднее решить, какую форму правления он хочет. И Гитлер собирается подготовить условия для принятия этого решения. Но показательно для людей в рейхстаге то, что аплодисменты звучали сильнее всего после пассажа против церкви и пассажа, якобы направленного против самодержцев. Весьма безрадостны недавние происшествия в районе Цоо, где Союз бывших офицеров Рейха устроил своеобразное празднование дня рождения кайзера. Туда направились довольно дикие ребятки, которые взрывпакетами и жутким грохотом разогнали весь праздник, перешедший к тому времени в безобидные танцульки. Такие вещи вызывают раздражение, в результате чего возникают трещины, которые нам в нынешней борьбе за освобождение не нужны вовсе. Слава Богу, что наше руководство столь энергично и целеустремленно. Внешнеполитические разъяснения Гитлера были действительно блестящи, ясны и тверды. […]