Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Письмо матери, [Берлин] 17 марта 1935 г.

BArch. N 265/150. Bl. 24–26

Билеты для путешествия в Кёнигсберг уже лежали в ящике стола, завтра утром мы должны были отправиться в путь, но неожиданное решение фюрера покамест перечеркнуло все планы [302]. Еще осенью он сказал, что не сможет ввести всеобщую воинскую повинность до 1936 г. и собирается поднять занавес лишь тогда, когда новая армия выстроится на сцене в полной готовности. Но сейчас в качестве ответа на угрозы французов он решил действовать немедленно и провернул всё с такой внезапностью, что удивил даже нас. Еще днем в субботу мы, немногие посвященные в министерстве, знали лишь, что что–то затевается: главнокомандующий сухопутными войсками [303]был вдруг вызван от министра к фюреру. В четыре часа дня нас, ждавших в министерстве, распустили, намекнув, что до понедельника мы не понадобимся. Но уже через два часа вечерние газеты на улицах сообщали о введении воинской повинности.

Трудель верно сегодня сказала, что старая немецкая сага из «Песни о Нибелунгах» снова становится реальностью: «Сломанный меч героя выкован снова». — И теперь он найдет своего Зигфрида, который умеет с ним обращаться. То есть нас ждет работенка. […]

Письмо родителям, [Берлин] 22 сентября 1935 г.

BArch. N 265/150. Bl. 50–52

[…] Служанок в Берлине теперь как собак нерезаных, так как от евреев им приходится уходить [304]. Да и служанки неарийцев тоже разбегаются, так как боятся попасть в щекотливое положение. Надеюсь, что Трудель найдет подходящую и не слишком дорогую. Изданы строжайшие предписания более не предпринимать против евреев никаких одиночных акций. Очевидно, всемогущий Шахт [305]весьма энергично требовал этого. Говорят, что готовится вообще альтернативная оценка вопроса о неарийцах. При разделении людей на государственных подданных и граждан рейха, лишь последние из которых должны иметь все права, возникают — если не признавать неарийцев — непреодолимые трудности. Для многих и вовсе невозможно точно установить, кем были их предки. Рассказывают, что будущий лозунг будет не «За уничтожение каждой капли еврейской крови», а наоборот «За заботу о каждой капле арийской крови». Правда ли это, не знаю.

Письмо родителям, [Берлин] 19 января 1937 г.

BArch. N 265/151. Bl. 6f. Ms.

[…] Циквольфа [306]направили в Берлин на курсы политического обучения, и я тоже прослушал там доклад главы СС Гиммлера [307]. Для своего СС он хочет отбирать людей и строить его наподобие ордена. Каждый должен доказать, кем были его предки до 1750 г. Эсэсовцы должны жениться в молодом возрасте, но лишь на женщинах, чьи расовые качества предварительно проверены. Ему кажется доказанным, что высокие люди в целом более расово годны, чем низкие. Он также довольно интересно докладывал о находящихся в его подчинении концентрационных лагерях. Могу себя представить, что туда немалой частью сгоняют самый мерзкий народец. […]

Письмо родителям, [Берлин] 5 февраля 1937 г.

BArch. N 265/151. Bl. 10f. Ms.

Вчера был большой день: мы были в гостях у фюрера. Мы выехали вовремя, и добрались до места в четверть девятого, хотя приглашены были на половину девятого. Очередь из автомобилей, отдающие честь постовые, дворецкие в треуголках и туфлях с пряжками приняли нас в старом и вновь отремонтированном здании, из которого управлял страной рейхсканцлер Бисмарк.

Было примерно 150 человек: Бломберг, Геринг, Фрич, Редер [308], статс–секретари Ламмерс [309]и Мейснер [310], несколько господ из рейхсканцелярии, а в остальном лишь генералы сухопутных войск, флота, авиации. Хартмут заметил, что в том, чтобы быть приглашенным в такой большой компании, нет ничего особенного. Но с нашей точки зрения, лучше быть среди 150 приглашенных, чем среди 65 миллионов неприглашенных.

Я думал, что фюрер появится лишь тогда, когда соберутся гости. Поэтому мы были ошарашены, когда, пройдя через переднюю и завернув за угол в салон, внезапно оказались перед ним. Рядом с ним стоял Бломберг, сзади пара адъютантов. Фюрер принимал своих гостей у дверей, пожимал руки мужчинам и целовал ручки дамам. Затем нас направили дальше, и мы оказались в очень большом, превосходно отделанном салоне, в котором лежал роскошный ковер. Немецкий рейх приобрел его изначально для дворца Лиги Наций в Женеве. Но дворец рейхсканцлера — гораздо лучшее место для него. В сутолоке было сложно приветствовать всех знакомых. Геринг оббежал всех и всем пожал руку. С Трудель он немедленно вступил в беседу, так как та сказала, что знакома с его женой [311], хотя лишь односторонне: не раз видела ее на сцене. И со статс–секретарем Мильхом [312]она сразу же завела душевный разговор.

Через несколько комнат, прекрасное и полное вкуса убранство которых бросалось в глаза, мы проследовали к столу в большом праздничном зале. […] Красиво украшенный стол, а за ним люди в форме и дамы в пестрых туалетах — столь яркую и многоцветную картину увидишь нечасто. Несколько лакеев в синих с галунами и серебряным шнуром ливреях и белых туфлях принесли суп из бычьих хвостов, филе из морского языка, баранью спинку, мягкое мороженое и выпечку с сыром; к этому, среди прочего, подавали превосходное рейнское, а в конце шампанское. Через час с четвертью мы покончили с едой. Гитлер, который сидел под роскошным гобеленом в центре поставленных подковой столов, поднялся, дворецкий трижды стукнул жезлом об пол, и Гитлер вышел из зала в сопровождении сидевшей рядом с ним супруги адмирала Редера. Общество разошлось по уже описанным в начале комнатам, в которых подавали кофе, пиво, виски, сигары и которые сейчас можно было без спешки осмотреть. Общее резюме: превосходный вкус, особое чувство прекрасного и умение сочетать цвета: ничего назойливого, всё просто, красиво и благородно. Говорят, что Гитлер посвятил себя обустройству комнат и многие детали убранства выбирал самостоятельно. Повсюду бросались в глаза красивейшие цветы, порой такие редкие, что их можно увидеть лишь в оранжереях.

Наконец настал момент, когда, как мы надеялись, можно будет пообщаться лично с фюрером. Но тут нас постигло горькое разочарование. Он немедленно уселся с Бломбергом, Герингом и одним генералом, только что прибывшим из Испании, и приказал рассказать ему о делах там, на юге. Мы видели, как он беседует, но сами не могли с ним поговорить. Было о чем пожалеть, тем более что ситуация изменилась лишь тогда, когда настало время разъезжаться. Каждый отвешивал фюреру поклон, в ответ он пожимал руку. Трудель сказала еще «Большое и сердечное спасибо», но ответной речи не последовало. В этом отношении мы желали несколько большего. […]

Письмо родителям, [Берлин] 25 июня 1937 г.

BArch. N 265/151. Bl. 58

[…] Сейчас арестованы пасторы Исповедующей церкви, война идет и против католической церкви. Ничего хорошего. Поговаривают, что скоро состоятся церковные выборы с вопросом: хочешь ли ты облечь доверием твоего фюрера и вручить в его руки управление церковью? […]