Александр Шубин - Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года

•kick

Савинков не отказался от своей затеи обойти Керенского с помощью Корнилова. 9 августа Савинков и Филоненко вызвали Корнилова в Петроград для выступления с подготовленной ими запиской. Приглашающие, надо сказать, подставили генерала, потому что никакого заседания с Корниловым назначено не было, что возмутило и Керенского, и Корнилова.

У Корнилова были основания сердиться на Савинкова и Филоненко и потому, что они серьезно изменили направление военных реформ, предусмотренных в «его докладе». Он дал проглядеть текст, предложенный Савинковым, Плющевскому-Плющику, и тот остался недоволен: «Савинковский проект по внешности очень похож на наш, но там, где мы стараемся поднять власть начальников, в его варианте все усилия направлены к поднятию авторитета комитетов и комиссаров. Местами прямо в нашей фразе вместо слова «начальник» ставилось слово «комиссар» и т.д., что, конечно, сводило на нет идею проекта, нами разработанного, что я здесь уже и высказал. Савинков почти молчал, а Филоненко много и взволнованно доказывал, что это только первый шаг и что далее мы пойдем вместе. Все усилия и Савинкова, и Филоненко были направлены к тому, чтобы Корнилов подписал проект, что тот и сделал, но, по-видимому, не очень охотно» 905 .

По прибытии генерала в Петроград 10 августа Корнилов наряду с Савинковым и Филоненко подписал записку и собирался презентовать ее правительству 906 .

Однако Керенский не был ознакомлен с содержанием документа и отказался проводить официальное заседание. Доклад Корнилова был выслушан узким кругом в составе Керенского, Некрасова и Терещенко. Они не поддержали идеи Корнилова и его соавторов. Плющевский-Плющик, присутствовавший на совещании 10 августа, рассказывал, что против нее высказывались все министры, особенно против ее невоенной части 907 .

Керенский писал об обсуждении появившихся в записке пунктов о тыле и железных дорогах: «Оба эти пункта очень напоминали произведения щедринского чиновника... Я хорошо помню, как Некрасов и Терещенко с великой осторожностью к чувствам генерала старались спустить его на землю, урезонить его... пытались разъяснить ему, что все предложенные им меры о возрождении тыла - милитаризация железных дорог и заводов - уже выдвигались министрами старого режима и уже тогда были отвергнуты не только общественным мнением, но и официальными экспертами; что невозможно, например, приговорить инженера к смерти за какую-нибудь техническую ошибку или привязать рабочих к заводам под угрозой репрессивных мер и т.д.» 908 .

Увы, Керенский ошибался. Можно приговорить и можно привязать. Предложения Савинкова-Корнилова предвосхитили практику коммунистического, особенно сталинского, режима. Такие меры стали возможными только после начала широкомасштабной Гражданской войны на уничтожение. Но в одном Керенский был совершенно прав - это было бы невозможно сделать в обстановке 1917 г. и в интересах непопулярной войны. «На самом деле если бы кто-нибудь желал свержения Корнилова на Московском совещании, то было бы необходимо, чтобы он публично зачитал рапорт, и особенно два пункта, касающиеся фабрик и путей сообщения. Тогда все разом бы и закончилось» 909 . Но Керенский имел виды на Корнилова и уговорил его не оглашать эти планы. Генерал же «был убежден, что Временное правительство по той или иной причине не хочет, чтобы вся Россия узнала о его новой программе спасения страны» 910 .

Логинов пишет, имея в виду «тыловую» часть программы: «Любопытно, что экономические программы большевиков и Корнилова в одном пункте совпадали: выход России из кризиса может обеспечить лишь государственное регулирование экономики. Но они расходились в главном. Большевики ориентировались на инициативу, самодеятельность, вовлечение в контроль за производством самих трудящихся. Корнилов сделал ставку на принуждение, подавление любых попыток рабочего контроля, на милитаризацию народного хозяйства по “европейскому образцу”» 911 . Это различие имело место в 1917 г., но оно не было «расхождением в главном». Уже в 1918 г. большевики будут подавлять инициативу и самодеятельность, делать ставку на принуждение и подавление, милитаризацию производства и железных дорог. Корнилов действительно предвосхитил политику военного коммунизма. Главное различие было в другом - какие социальные группы и во имя чего будут осуществлять этот курс. Но то, что в 1919 г. стало реальностью, а в 1930-е гг. - даже нормой, в середине 1917 г. казалось невероятным.

10 августа Корнилов получил принципиальное согласие на осуществление военной части его программы, но предложения по реорганизации тыла договорились отправить на обсуждение в «специальные ведомства», с чем генерал был вынужден согласиться 912 . Это значит, что пока было решено похоронить «тыловую» программу в комиссиях.

***

Отмена официального заседания правительства 10 августа возмутила Савинкова, так как сорвала все его планы - он-то надеялся, что их проект поддержат кадетские министры. Савинков снова подал в отставку, которую 11 августа Керенский принял. Правда, продлилась она недолго - почти сразу Александр Федорович стал посылать Борису Викторовичу сигналы о возможности возвращения, а 17 августа вызвал Савинкова, сказал, что «принципиально согласен с точкой зрения «докладной записки», и вернул его на место 913 и поручил готовить законопроект «о мероприятиях в тылу» 914 . Это, однако, не значит, что Керенский заранее согласился с тем, что там напишет Савинков.

Свою роль в возвращении отставленного могло сыграть и заступничество Корнилова 915 . Однако Савинкову пришлось публично подтвердить полную лояльность премьеру 916 .

На Керенского давили и кадеты, которые были проинформированы об инициативе Корнилова. 11 августа к премьеру явился Кокошкин, который заявил, «что он сразу подаст в отставку, если программа генерала Корнилова не будет принята в этот день» 917 . Насилу удалось уговорить его не провоцировать кризис в канун Государственного совещания. Коалиция оказалась под угрозой потому, что правая часть правительства «была готова принять что угодно, исходящее из Ставки» 918 , в то время как левая часть принципиально отрицала такие меры.

Тем не менее, по словам Керенского, 11 августа правительство приняло решение о том, что смертная казнь в тылу может быть введена, но крайне ограниченно, «после обсуждения в законодательной форме каждой конкретной меры отдельно» 919 . То есть смертная казнь не могла быть введена с кондачка, единым росчерком на краткой бумаге.

Позднее Керенский противоречиво высказывался о своих намерениях того времени: «Что касается вопроса об обнародовании закона о смертной казни, за исключением Петроградской области, то его также нужно было решать...» 920 Что это за закон, исключавший Петроградскую область? А что бы он включал? Еще более глубокий тыл? В другой своей эмигрантской работе Керенский как ни в чем не бывало цитирует Савинкова, который вспоминает о планах в ближайшее время ввести военное положение и смертную казнь в Петрограде 921 . Учитывая возражения самого Керенского по поводу введения смертной казни в условиях, когда не сформирована надежная судебная система, получается, что он испытывал сильные колебания по этому поводу в августе 1917 г. и не был готов перейти к политике широких репрессий, предполагавшей казни по политическим мотивам.