Альфред Козинг - Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции

Яковлев назвал приход к власти Горбачёва в 1985 г. и его первое выступление перед ЦК «мартовско-апрельской революцией», поставив её в один ряд с демократическими революциями в других странах. Это было преувеличением, и к тому же противоречило его собственному мнению, что революции вообще вредны. Поэтому он уточнил: эта демократическая революция Горбачёва — другого рода, поскольку она происходит в форме эволюции [309] Alexander Jakowlew. Die Abrgünde..., цит. соч., с. 18. .

Очевидно, Яковлев в новой политике преследовал гораздо более далеко идущие цели, чем генеральный секретарь Горбачёв. Но об этом он (пока) не говорил, хотя уже и написал работу, в которой его намерения были сформулированы открыто. В своих воспоминаниях он откровенничал:

«Что всё-таки произошло по большому счёту и кто были те люди, что взвалили на свои плечи тяжкое бремя реформ? Демонстрация свободы социального выбора или злоумышленный развал соцсистемы и Советского Союза? Смелое реформаторство или катастрофически провальный эксперимент? Подвижники, а возможно, и жертвы сорвавшихся с цепи общественных процессов или предатели [...]?» [310] Там же, с. 30.

В первое время он ограничивался лишь немногими лозунгами: свобода социального выбора, свобода творчества и свобода слова. Это звучало красиво, как у Горбачёва, не более. Что мог или должен был понимать обычный советский гражданин или рядовой член КПСС под «свободой социального выбора»? Как человек может на практике реализовать свой «социальный выбор»? В чём для него может заключаться выбор своего социального положения в существующей структуре общества и в системе организации труда — в изменении его? Каким образом и в каком направлении?

За этой туманной формулировкой скрывалась возможность, направленная не на индивидуума, а на общественный строй. «Общество» должно было получить свободу выбирать другой строй, что в условиях Советского Союза могло означать лишь выбор возврата к капитализму.

Позднее, после того как в развитии перестройки эрозия и дезориентация общественного сознания зашли гораздо дальше, Яковлев яснее сформулировал то, что должно было вытекать из «свободы социального выбора» и что Яковлев считал решением любых проблем:

«Свободный хозяин — вот она, великая надежда России. Вонзись она в практику, Россия спасена, Россия возрождена» [311] Там же, с. 40. .

Яковлев мечтал об обществе, чья экономика основывается на свободных частных мелких производителях в промышленности и сельском хозяйстве, со свободной торговлей, свободой творчества и слова, и — как он позднее добавил — с политическим строем парламентаризма, в котором царит многопартийность, которая возникнет благодаря расколу КПСС на реформистскую партию социал-демократов и на остатки этой партии, а кроме того, благодаря основанию нескольких новых партий. Демократический строй возникающего таким образом гражданского общества будет основан на общечеловеческих ценностях и будет демократией, в которой государственная власть мало что будет решать. Так Россия «после тысячи лет» наконец-то будет освобождена от власти сверхмощного государства [312] Там же. .

Легко распознать, что Яковлев в своём реформистском мышлении возвратился к мелкобуржуазному идеалу французского экономиста Прудона. Как и тот, Яковлев считал мелкую собственность гарантией общественного строя. Однако:

«Эту спасительную истину начисто выветрила советская власть. [...] Именно с этого самого массового предпринимательства и надо было начинать рыночные реформы. Горбачев понимал эту проблему, но боялся подступиться к ней» [313] Там же, с. 444. .

Возврат к мелкобуржуазным идеалам начального периода капитализма в конце XX века был реакционной общественной утопией, не помогавшей решить ни проблем социализма, ни проблем человечества. Позднее Яковлев сам признавал, что впал в иллюзии, однако не подвергал принципиальному сомнению свою идею:

«Я был убеждён, что стоит только вернуть народу России свободу, как он проснётся и возвысится, начнёт обустраивать свою жизнь так, как ему потребно. Все это оказалось блаженной романтикой» [314] Там же, с. 48. .

Он признал, что был «социал-романтиком». Это признание, учитывая, что Яковлев являлся «идеологом и архитектором перестройки», весьма поучительно.

То, что «социал-романтик» Яковлев следовал своей стратегии последовательно и обдуманно, он также признал сам.

«Прямолинейная борьба с большевизмом [...] была обречена в те годы на провал. [...] Обстановка диктовала лукавство. Приходилось о чем-то умалчивать, изворачиваться, но добиваться при этом целей, которые в „чистой“ борьбе скорее всего закончились бы тюрьмой, лагерем, смертью, вечной славой и вечным проклятием» [315] Там же, с. 46. .

Последняя фраза, конечно, полная чушь, поскольку в 1980‑е годы такой практики уже давно не было. Однако стоит отметить признание стремления поднять общественную активность «лукавством», сознательным введением в заблуждение и дезинформацией, а не простой правдой о реальном положении дел. Яковлев поясняет свою политическую тактику так:

«Аккуратно и точно дозировать информационную кислоту, которая бы разъедала догмы сложившейся карательной системы. [...] В этих условиях лидер должен был соблюдать предельную осторожность, обладать качествами политического притворства, быть виртуозом этого искусства, мастером точно рассчитанного компромисса, иначе даже первые неосторожные действия могли привести к краху любые новаторские замыслы» [316] Там же, с. 559. .

Горбачёв, по мнению Яковлева, обладал этими качествами, почему и годился в вожди перестройки — по крайней мере в этом отношении. Яковлев оправдывает это такими аргументами:

«Но что бы ни говорили, я убеждён, что человек, сумевший добраться до первого секретаря крайкома партии, а затем и секретаря ЦК КПСС, прошел нелёгкую школу жизни, партийной дисциплины, аппаратных отношений, паутину интриг, равно как и предельно обнажённых реальностей советской жизни, — этот человек не может не обладать особыми качествами». И далее: «Все, кто вращался в политике того времени, упорно ползли по карьерной лестнице, приспосабливались, подлаживались, хитрили. Только степень лукавства была разная. Никто не просачивался во власть вопреки системе. Никто. И Горбачев тоже» [317] Там же, с. 561. .

Это несомненно верно и противоречит легенде о Горбачёве, будто тот достиг своего восхождения исключительно своими силами, как он утверждал в своей автобиографии.

Однако, с другой стороны, Горбачёву, согласно Яковлеву, не хватало решительности, чем и объяснялись его постоянные колебания. И в этом Яковлев был прав, поскольку всё развитие перестройки продемонстрировало это.