Альфред Козинг - Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции

То есть, сколько-нибудь ясных и теоретических идей об основных целях перестройки как не было в начале этого процесса, так они и не прояснились в его ходе.

А как обстояло дело со знанием советского общества?

Так же, как и в докладе Хрущёва на XX съезде КПСС, анализ на XXVII съезде в 1986 г. не пошёл вглубь, не раскрыл ошибки при построении общественной и политической системы. Потому и предложенные решения не имели успеха. Чтобы пояснить это, я приведу здесь высказывание Лигачёва, которое в определённом смысле можно считать характеристикой исходного положения и в то же время описанием целей перестройки:

«Да, социализм, советская власть, коммунистическая партия и возглавляемый ими советский народ вывели страну на вершину тысячелетней истории России. Но в конце 70‑х и в начале 80‑х годов в стране нарастали негативные тенденции, возрастал разрыв между СССР и развитыми странами Запада в области технологий и эффективности производства гражданской продукции, замедлились темпы роста производительности труда, не обеспечивался платёжеспособный спрос населения, не удовлетворялась потребность в качественных продуктах питания. Наметилось отставание в развитии социалистической демократии, снижалась роль Советов в государстве. В отдельных республиках оживились националистические настроения, возобладали самостоятельность, клановость. Нужна была социалистическая перестройка, то есть обновление советской системы, совершенствование её» [327] Лигачёв Е. К. Кто предал СССР? Цит. соч. .

Это был кризис социалистической общественной системы, которая оставалась пронизана всеми элементами сталинизма, однако политики перестройки ещё не понимали, что социалистическую систему в целом нельзя приравнивать к «сталинизму». А именно в этом направлении шли их взгляды в процессе развития событий, и из этого неизбежно следовали дальнейшие ошибочные оценки и решения.

На XXVII съезде КПСС и пленумах ЦК КПСС были выработаны «стратегия и тактика» планировавшихся изменений, которые должны были стать содержанием «перестройки». В чём же они заключались?

«Создание высокоэффективной экономики, с удвоением её объёма в течение пятнадцати лет, дальнейшее существенное улучшение материальной и духовной жизни людей, расширение реального участия трудящихся в управлении государством — таковы стратегические цели перестройки» [328] Там же. .

Так видит это Лигачёв. Но это едва ли отличается от того, о чём заявлялось на предыдущих съездах. Новым здесь было лишь то, что были конкретно названы главные политические линии, например, по экономическому развитию. Должны были осуществляться модернизация и опережающий рост машиностроительного комплекса с целью реконструкции народного хозяйства и социальной переориентации экономики. Производительность труда должна была расти в размерах, совершенно нереалистичных для столь крупной экономики — и в этом вновь проявился прежний субъективизм, соблазнявший ставить иллюзорные цели. Эта постановка целей называлась «курсом ускорения экономического и общественно-политического развития», но как достигнуть этого ускорения, оставалось неясным.

Однако сразу же проявился застарелый порок: с тех пор везде начали говорить и писать об «ускорении», и это слово вскоре стало бессмысленным клише. В журнале «Вопросы философии» появлялись статьи о «философии ускорения», в экономических журналах было то же самое. Когда в 1986 г. я встретился с главным редактором «Вопросов философии» и поинтересовался, что же такое эта «философия ускорения», тот уклончиво ответил, что это линия партийного съезда, которая теоретически обсуждается и в философии.

Однако основная проблема в экономике состояла в том, что прежняя система планирования и управления экономикой не соответствовала политическим и идеологическим задачам при использовании старых централизованных административных методов, и потому в этой области были необходимы коренные реформы для достижения длительного и значительного прогресса. Но для этого было нужно гораздо больше, чем просто заявления об общих целях.

Рыжков как опытный экономический практик и сторонник свёрнутой реформы Косыгина вполне осознавал это. Экономика должна была управляться конкретно, согласно экономическим законам, а не по общим политическим и идеологическим задачам и лозунгам. Такое управление было прежде всего задачей правительства и его органов по руководству экономикой, а не партии. Поэтому Рыжков выступал за чёткое разграничение компетенций. Он считал, что партия должна воздерживаться от прямого руководства экономикой и передать свои законодательные и исполнительные функции советам и правительству. КПСС стоило оставить лишь политико-идеологическую работу и разработку стратегий развития, освободив партию от догматизма в теории и практике, накопившегося за десятилетия партийной работы [329] Nikolai Ryshkow. Mein Chef Gorbatschow. Указ. соч., с. 19. .

В этом Рыжков вернулся к важному предложению Ленина, которое тот выдвинул в конце жизни, но не успел реализовать. Однако столь радикальное преобразование всей системы планирования и руководства такой огромной экономикой, какой обладал Советский Союз, со столь обширной системой взаимосвязей во всех республиках, по его мнению, нуждалось в серьёзной подготовительной работе и в поэтапной реализации. Иначе оно вызвало бы полную дезориентацию в экономике. Возник бы хаос, если бы были демонтированы имеющиеся структуры, взаимосвязи, договорные отношения и т. д., прежде чем создались бы новые, лучше выполняющие эти задачи.

Однако горбачёвское руководство желало быстрых успехов и подстёгивало ко всё новым шагам, для которых не было необходимых условий. Это повлекло за собой потери и просчёты, использованные для дискредитации всего процесса реформ. Рыжков описывает тогдашний ход событий так:

«В тех областях — в народном хозяйстве, в экономике, — которыми мне довелось заниматься в первую очередь, в разные годы было много положительного, но, к сожалению, имелось и немало просчётов. Мне не раз приходилось говорить, что экономика слишком во многом и с каждым годом всё более становится заложницей политики. Сначала, в первые два-три года перестройки, когда экономика функционировала по прежней, планово-распорядительной модели, темпы её роста были достаточно высоки и стабильны. Но экономическую жизнь страны лихорадило от всё новых и новых замыслов Горбачева. Ездил он по стране много, обещал ещё больше. Сегодня — ускорение, завтра — научно-технический прогресс, затем — село, металлургия, электроника и т. д., и т. д. Мы пытались остепенить его, подсказать, что сваливание всех проблем и задач в одну кучу наносит вред экономике, но не тут-то было» [330] Там же, с. 132. .