Альфред Козинг - Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции

Это касается не только интересов Советского Союза, но и потребностей социалистического сообщества государств. Один из объявленных Горбачёвым принципов перестройки сводился к тому, что отныне советское руководство не станет вмешиваться во внутренние дела социалистических государств и пытаться командовать ими. Теперь каждая партия будет совершенно независима и сама будет отвечать за проводимую ею политику. Несмотря на то, что такая позиция формально декларировалась всегда — даже при Сталине или Брежневе (хотя на практике наблюдалось прямо противоположное), этот поступок Горбачёва обнажил тесную взаимосвязь национальных и международных аспектов в социалистическом лагере, из-за которой, среди прочего, отношения между социалистическими государствами были скреплены взаимными обязательствами. Теперь же они были односторонне разорваны Советским Союзом, и социалистические страны, во многих отношениях зависевшие друг от друга и от Советского Союза, были попросту брошены на произвол судьбы.

Особенно это касалось так называемого германского вопроса. В то время как Горбачёв зимой 1989/90 г. ещё заявлял генеральному секретарю СЕПГ Эгону Кренцу и премьер-министру ГДР Хансу Модрову, что Советский Союз твёрдо стоит на стороне ГДР и поддержит её в преодолении возможных затруднений, его советники и посланники уже вели переговоры с бундесканцлером Колем и его советниками о цене и деталях передачи и поглощения ГДР. Когда Горбачёв пишет: «Новые принципы перестройки сыграли также решающую роль в воссоединении Германии. Главным субъектом объединения выступал народ обеих стран», — это выглядит дурной шуткой, поскольку сговор о присоединении ГДР к ФРГ был проведён за спиной населения ГДР и без участия её правительства.

Тогдашний секретарь ЦК КПСС и специалист по Германии Валентин Фалин довольно точно воспроизводит эти события в своих воспоминаниях. Перед тем как лететь в кавказский Архыз, Горбачёв планировал завершить с Колем дела по вопросу о ГДР. Фалин ещё раз разъяснил ему, на каких пунктах он должен настаивать крепче всего, чтобы не только не допустить урона для населения ГДР, но и чтобы после присоединения не произошло судебного преследования руководящих лиц ГДР. И что же сделал Горбачёв? Выпивая со своим другом «Гельмутом», касательно этого деликатного вопроса он заметил лишь, что «мы это оставим вам, вы ведь разберётесь». Коль был хорошо подкован в подобных делах и знал, что он обязан дать письменную гарантию и был готов на это. Но раз «Михаилу» это не было нужно, то тем лучше для Бонна. Так представители руководства ГДР благодаря Горбачёву были подвергнуты неистовой криминализации, преследованиям и правосудию победителя [358].

Как назвать такое поведение, если не предательством?

Когда Ельцин, к тому времени открытый ренегат и антикоммунист, на заседании Верховного Совета Российской Федерации подписал декрет о запрете КПСС на глазах публично униженного Горбачёва, а тот не только согласился с этим запретом, но и на следующий день предложил Центральному Комитету распустить КПСС, — это было уже совершенно банальным и очевидным предательством: предательством КПСС, к которой он принадлежал двадцать лет и чьим генеральным секретарём он был, предательством социализма, а также идеологическим и теоретическим предательством идей и ценностей социализма и марксизма.

Всего несколькими годами ранее, по случаю большого праздничного мероприятия в честь 70-летия Октябрьской революции, в присутствии многочисленных представителей международного коммунистического движения он клялся в своей верности идеалам марксизма и социализма и заявлял, что движение вперёд к коммунизму не остановить.

Несомненно, Горбачёв начинал с самыми искренними намерениями, однако по приведённым выше причинам его политика раз за разом терпела фиаско. Уже под занавес он отлично сознавал, что творит. Так оппортунистические уступки обернулись предательством.

Однако я не разделяю мнения, что дело сводится к заранее запланированному предательству. Оно лишь стало результатом неудач его политики и связанного с ними политического, идеологического, теоретического и морального краха Горбачёва. Яковлев, хорошо знавший Горбачёва и давший меткие оценки некоторым из черт его характера, на мой взгляд, прав, когда констатирует:

«Я лично убеждён, что Горбачёв сломался именно осенью 1990 года. Он заметался, лихорадочно искал выход, но суматоха, как известно, рождает только ошибки» [359].

Однако в силу своего тщеславия и самодовольства он не желал признавать крах, в связи с чем выискивал любые причины для объяснения провалов своей политики: например, то, что перестройка была прервана и не доведена до конца, однако же добилась успеха, поскольку Горбачёв принёс народу свободу. «Нельзя судить перестройку по тому, чего она не добилась, а нужно судить по мере возвращения, ознаменованного ею для многовековой истории России, в русло мировой истории» [360], — считал Горбачёв, таким образом впадая во всемирно-историческую мистику.

У предательства множество лиц, и это означает в том числе то, что оно может проявляться во многих формах. Можно предать и идеи. Но как может марксист и коммунист буквально за одну ночь превратиться в социал-демократа — этот секрет трудно уразуметь. Вполне возможно, что некто в результате долгих размышлений, сомнений и споров приходит к мнению, что ему следует оставить свои прежние убеждения. Это его право, и было бы несправедливо походя обзывать это предательством, если человек рационально оправдывает случившуюся перемену, даже если аргументы его спорны. Но, к сожалению, ни у Горбачёва, ни у Яковлева, ни у других высших функционеров КПСС не было таких критических и самокритических копаний, которые затронули бы всю политическую, духовную и моральную структуру личности, радикально изменив её. Разве подобное может произойти по мановению руки и за одну ночь? Или же существуют внезапные «откровения»?

У тех, кто сразу же присоединился к православной церкви и из атеизма обратился в христианскую или мусульманскую веру, может быть, и допустимо предполагать «откровение» от святого духа или аллаха.

Хотя в своей родной стране Горбачёв наказан практически единодушным презрением, однако он находит удовлетворение в том, что в западном мире его почитают как великого демократа, освободившего Советский Союз и мир от коммунизма. Sic transit gloria mundi . Так проходит слава мирская...

Горбачёв несёт на себе часть вины за гибель социализма, и часть немалую, однако ему делают слишком много чести, приписывая гибель Советского Союза ему одному. Он тоже оказался лишь случайным единичным элементом в большом комплексе объективных и сопровождавших их субъективных факторов, который в ходе долгого исторического развития, начавшегося ещё со Сталина в начале 1920‑х годов, привёл к этому конечному результату. Не следует преувеличивать роль Горбачёва, поскольку, как писал Ленин, «крах отдельных лиц не диковинка в эпохи великих всемирных переломов» [361].