Василий Колташов - Капитализм кризисов и революций: как сменяются формационные эпохи, рождаются длинные волны, умирают реставрации и наступает неомеркантилизм

Энгельс не мог знать того, как развернется ожидаемый им революционный процесс. Но он был убежден в его неотвратимом приближении, хотя в том же письма Каутскому, когда речь шла о конкретном вопросе, сквозили трезвые ноты: «...Вы спрашиваете меня, что думают английские рабочие о колониальной политике? То же самое, что они думают о политике вообще: то же самое, что думают о ней буржуа. Здесь нет рабочей партии, есть только консервативная и либерально-радикальная, а рабочие преспокойно пользуются вместе с ними колониальной монополией Англии и ее монополией на всемирном рынке» [96] Там же. С. 498. . Развив эту мысль, можно было поставить вопрос о том, не является ли рабочий класс национальным и не буржуазный ли он по своим ценностям и ориентирам? Рабочие разных стран имели общую материальную задачу, стремились превратиться из неимущего класса в имущий. Но это превращение, случившееся во второй половине XX в., лишь усилило их национальное чувство. Энгельс не мог видеть его в максимально зрелой на тот момент форме в Англии, стране наиболее развитого на тот момент промышленного капитализма. И все-таки его вера в великую роль рабочего класса была обоснована, но логические построения были не верны. Ведь на его собственном английском примере можно было сделать выводы об имеющем потенциал единстве интересов взятого в целом рабочего класса и крупного капитала в форме государства. Это наблюдение как минимум требовалось включить в схему революции. Именно этот фактор обеспечил Великой русской революции долгое одиночество. Многим революционерам вера в мировую революцию в условиях соперничества государств стоила жизни.

Ортодоксальный (советский) марксизм сохранил приверженность точке зрения, что капитализм выработал свой ресурс. После разгрома сторонников перманентной революции было принято считать: в 1917 г. произошла первая социалистическая революция. Она, как полагают сторонники этого взгляда, создала условия для развития новой системы общественных отношений — новой социально экономической формации. Однако дальнейшие события привели к саморазрушению «социалистической системы». Мировой революции, как ее понимали троцкисты, тоже не последовало. В СССР и других странах «реального социализма» рабочий класс поддержал реставрацию широких рыночных отношений и явно не достаточно препятствовал возврату частной собственности на средство производства, несмотря на утрату многочисленных социальных завоеваний. События эти трактовались как восстановление капитализма.

Коммунистические партии рассыпались. В России партийно-хозяйственная номенклатура превратилась в класс новых собственников. Она создала транснациональные корпорации, банки, торговые сети и крупные товарные производства в сельском хозяйстве. Еще более успешной для инициаторов оказалась реставрация в Китае. Высокотехнологичное производство и наука не были здесь принесены в жертву ради успешной сырьевой торговли на мировом рынке как в ряде стран бывшего СССР.

С точки зрения ортодоксальных коммунистов, все это является лишь временной неудачей социализма. Она была вызвана предательством вождей (подкупленных или иначе соблазненных капиталом), отсутствием демократии, а также непродуманными действиями руководства СССР. В числе ошибок принято называть чрезмерные инвестиции в военное производство и недостаток потребительских товаров, международные авантюры (война в Афганистане), излишнюю расслабленность спецслужб и т.п. Более интересно звучит версия, что перестройка и все последующее стало результатом неудачной попытки части советского руководства мягко встроиться в западный мир (как минимум европейский) и в процессе реставрировать рынок, чему помогал КГБ во главе с Юрием Андроповым [97] Кургинян С.Е. Красная весна. М. : МОФ ЭТЦ, 2015. . В последнем утверждении есть немалая доля истины, но нет объяснения природы этого стремления в стране «развитого социализма».

Среди прочего делается упрек советской бюрократии в том, что она отстранила рабочий класс от управления, подавила демократию. Эти обвинения «реальному социализму» чаще всего произносят троцкисты. Они в большой мере справедливы. Но это не отменяет того, что рабочий класс в СССР и других «социалистических странах» легко передавал управление производством и государством бюрократии, а в годы перестройки в СССР так и не предпринял серьезной попытки восстановить свою власть. Это вполне объяснимо. Развитие производительных сил и возможных на их основе отношений не дало в XX в. достаточной основы для того, чтобы рабочий класс стал классом, который может и готов (внутренне заинтересован) участвовать в управлении производством. В плановой же экономике у управленческого слоя при всем его принятии коммунистической идеологии не было нужды оглядываться в больших решениях на мнение обычного рабочего. Стоит учесть и то, что новый массовый пролетариат являлся большей частью выходцем из деревни, был плохо образован, не имел опыта классовой борьбы и солидарности. Впрочем, это не помешало ему активно включиться в процесс «социалистического строительства».

Реставрация частной собственности и широких рыночных отношений в странах «реального социализма» в 1980—1990-х гг. не оценивается зачастую как противоречащая правилам истории в понимании ортодоксальной марксистской науки. Между тем всякий переход к новому общественно-экономическому порядку должен носить необратимый характер, если только верно положение о поступательном развитии. Выведение СССР и других «социалистических стран» за рамки капитализма — вот в чем ошибка. Как бы ни настаивали советские марксисты, «реальный социализм» не создавал никакой новой экономической формации, хотя и давал новые формы. Он не сменял и формационной эпохи. Революции ХХ в. также не имели шанса сделать это. Они могли ломать архаичные уклад в деревне, придавливать капиталистические отношения в городе и даже объявлять их уничтоженными, передавать государству промышленность, торговлю и землю, но это не выводило общество за рамки капитализма. Он существовал как формационная эпоха, а не как следствие наличия буржуазного класса. Уничтожение такого класса и установление плановой экономики не означало установления ни «основ социализма», ни «социализма в основном», ни «развитого социализма». И все же революционный прорыв в нематериальной сфере выводил общество за пределы возможного при капитализме, но то было лишь прикосновение к горизонту.

Капиталистическая формационная эпоха представляет такой отрезок времени, на котором происходит развитие капиталистического способа производства, но существуют и даже развиваются адаптированные к буржуазным отношениям другие уклады. Феодальная эксплуатация оказывается крайне важной для торгового капитализма. В колониях рабский труд применяется вполне в духе античности, с разделением труда и пошаговым контролем. В результате на определенном этапе и для определенных товаров (зерно, лен и изготовленная из него пенька, сахарный тростник) зависимый работник отлично походит. Но там, где развивается городское производство и городской рынок, ранее всего возникает и потребность в свободном труде для сельского хозяйства и освобождение работника. Класс собственников земли выступает противником такого развития событий, имея политическую власть, он также сдерживает развитие капитализма в городе. Так становятся возможными первые буржуазные революции. Суть их не только в удовлетворении запросов буржуазии, но и в развитии форм отношений, организации производства и обмена, необходимых для развития капитализма. Эта логика предполагает и переходные этапы, когда процесс создания новых форм может быть принят за сами новые формы.