Анатолий Воронин - Москва, 1941

Еще горят огнем витрины «Диеты» на улице Горького, дом 4.

Светомаскировка преобразила Пушкинскую площадь, погрузив ее в полумрак.

В Москве мобилизация была объявлена 23 июня, и ей подлежали военнообязанные 1905–1918 годов рождения. Формальным сигналом стало заявление Молотова в полдень 22 июня, но телеграмма о мобилизации была подписана наркомом обороны в 16:00, после чего она ушла в военные округа. Где-то приказы объявлялись по радио или расклеивались на домах, а в Москве в большей степени мобилизация осуществлялась по повесткам.

Из дневника студента МГУ Гусева : «Среди ночи – резкий стук в дверь. Вскакиваем – “Собирайтесь, вас увезут автобусы”, – куда, зачем – неизвестно. Быстро собираемся – 3 ч. ночи. Уже светает. Автобусы летят по еще пустым улицам. В столице и ночью – исключительный порядок. На углу каждого дома дежурят отряды П.В.Х.О. Дворники уже принялись за работу. Проезжаем пл. Дзержинского – у здания НКВД стоят две зенитки. Мимо проходят тягачи с тяжелыми орудиями. Приехали. Клуб Трехгорки, там теперь военный стол Краснопресненского военкомата. Узнаем, что будем разносить мобилизационные повестки. 22-го уже была объявлена мобилизация 1905–1918 гг.

Мобилизация началась с понедельника – 23 июня.

Ждем около часа повесток. Не обходится без ропота на организацию. Наконец, принесли. Разбираем повестки. Район совершенно незнакомый. Мне досталась первая порция в 6 повесток, адресаты недалеко. Многие уже не спят, когда проходишь мимо – спрашивают, кому повестки. Разнес первую партию, возвращаюсь за второй. Район Ваганьковского кладбища. Охрана у каждого дома оказывает всевозможную помощь в нахождении адресата. Времени уже 8-й час. Многие сами готовятся идти в военкомат, т. к. слышали приказ по радио. В одной квартире еще спали. Когда я отдал повестку, жена заплакала, муж стал ее успокаивать. Вышел на улицу и из окна дома услышал голос диктора. Прислушался – передавали 1-ю сводку главного командования. “…враг всюду отбит, только в трех направлениях…” Вслед за этим диктор передает сильную речь Черчилля. Если это не демагогия. Итак, первые сутки войны прошли. Враг рвется к нашим городам. Мобилизация в полном разгаре. Продолжаю разносить повестки. Из окна одной квартиры доносятся переборы гармошки. Провожают. Улицы оживают. У продовольственных лавок люди становятся в небольшие очереди» .

«Возвращаюсь в клуб. В третий раз дают мне повестки – на Хорошевское шоссе. Время 9-й час. Еду. Едва нахожу адресатов. Уж очень запутанная на этом шоссе нумерация. Возвращаюсь в автобус. Рядом стоят парень с товарищем, едут на призывной пункт. Видно, что выпили, однако держатся нормально, на вид здоровяки, рослые. Парень говорит, что будет бить немцев до конца. Товарищ поддерживает его».

В силу того, что многие писатели вели дневники, сохранились и свидетельства о мобилизации.

«Шофер мой, Поляков, мобилизован. Машина без движения стоит в гараже» , – сокрушается Тимофеев в записи от 25 июня. Шоферы оказались одной из самых дефицитных военных и гражданских профессий.

Писатель Всеволод Иванов в дневнике записал свою историю: «Позвонил Соловейчик из “Красной звезды”, попросил статью, а затем сказал: “Вас не забрали еще?” – Я сказал, что нет. Тогда он сказал: “Может быть, разрешите вас взять?” Я сказал, что с удовольствием. В 12 часов 45 минут 25-го июня я стал военным, причем корреспондентом “Красной звезды”. Сейчас сажусь писать им статью – отклик на события» . Вот так, без повестки – просто по звонку. Правда, на Иванова были планы и у других газет: «Вечером – Войтинская звонит, говорит, что я для “Известий” – мобилизован. А я говорю: “Красная звезда” как же?” Она растерялась. Очень странная мобилизация в два места».

27 июня 1941 года на кафедре древнерусской литературы МИФЛИ должна была состояться защита диссертации «Очерки поэтического стиля древнерусских воинских повестей периода татарского нашествия на Русь» выпускника аспирантуры поэта Михаила Матусовского. На защиту он не явился – был на фронте. Научный руководитель Николай Калинкович Гудзий настоял на том, чтобы защита прошла в отсутствие соискателя. На фронт полетела телеграмма: «Поздравляем присвоением степени кандидата филологических наук».

«Четко и уверенно работают мобилизационные органы. Каждый военнообязанный задерживается лишь несколько минут и немедленно поправляется дальше, по назначению.

Пункт Дзержинского района… Еще затемно сюда стали приходить в одиночку и группами рабочие, инженеры, техники, служащие. Среди них есть участники недавних боев с белофиннами. …

Рабочий завода “Борец” тов. Ерошкин, участник боев с белофиннами, поделился со своими товарищами боевыми воспоминаниями.

– В боях с белофиннами, – рассказывает он, – я участвовал добровольцем, служил в лыжном батальоне. Мне много раз приходилось ходить в разведку, лицом к лицу сталкиваться с наглым врагом. Жестокими были бои, но мы победили. Победили своей сознательностью, организованностью, железной дисциплиной, могучей боевой техникой. Я даю обещание любимой Родине, великому Сталину, – какие бы ни были поставлены передо мною боевые задачи, я буду выполнять их точно и не пожалею ни сил своих, ни самой жизни.

Волнующую картину представляли проводы бойцов на фронт. Девушки преподносили воинам букеты цветов, а когда уезжающие садились в голубые автобусы, чтобы следовать в часть, им долго и горячо аплодировали. Всюду раздавались возгласы:

– Наше дело правое, победа будет за нами! Счастливо!

Шофер Главного почтамта Михаил Галкин сказал:

– Пусть фашистские гады узнают, на что способен поднявшийся на отечественную войну наш великий парод. Каждый из нас все силы отдаст на защиту Родины. Я принимал участие в боях с белофиннами, так что уже имею боевой опыт и передам его молодым бойцам.

Первый день мобилизации прошел в столице четко и организованно, как предусмотрено мобилизационными планами. Не было ни одного случаи неявки или опоздания на сборные пункты. Трудящиеся красной столицы проявляют высокую сознательность и подлинный патриотизм» .

«26 июня Тарасенков днем уезжал в Ленинград – он числился за Балтийским флотом. До поезда я его не проводила. Когда мы поднялись из метро на площади трех вокзалов, нас сразило зрелище – казалось, мы раздвоились, растроились, расчетверились, раздесятерились!.. Повсюду: у метро, и у вокзалов, и на тротуарах, и на мостовой – стояли пары он-она, прижавшись друг к другу, обхватив друг друга, неподвижные, немые, были и брюхатые, и дети, которые цеплялись за полы отцовских пиджаков. Казалось, шла киносъемка и статисты были расставлены для массовки…» – вспоминала прощание с мужем Мария Белкина.