Майкл Грант - Греческий мир в доклассическую эпоху

Такой метод устранения аристократов-бунтарей явился очередным шагом Клисфена, стремившегося «приблизить народ к участию в общественных делах» 44. Принимая подобные меры, он, надо полагать, не мог предвидеть, сколь колоссального могущества достигнет в следующем столетии афинская демократия. И все же он с твердостью проторил путь к этому могуществу, дав народу и Народному собранию верный залог будущей власти. Та степень демократии, что была учреждена Клисфеном или существовала в его время, известна нам под именем исономии — «равнозакония», — которая пришла на смену иерархическому порядку эвномии — «благозакония». Правда, и былое устройство не было полностью разрушено, но его вытеснило новое; как и везде, прежние θεσμοί — «указы», «установления», навязанные властями, отныне соседствовали с νόμοι — законами и обычаями, принятыми по доброй воле самой общиной, — и частично уступали им место. Клисфенова исономия — пусть она не сразу вступила в действие, а лишь постепенно формировалась, — являла собой сложное, мудреное и пробное нагромождение политических новшеств. Оно дополнило самую демократическую форму правления из тех, что дотоле порождала человеческая изобретательность, и определило сущностные черты афинского общества на ближайшие двести лет.

На это последнее десятилетие VI века до н. э. пришлась та стадия в искусстве, которую многие по праву считают вершиной афинского краснофигурного стиля вазописи. Были совершены новые, более смелые попытки достичь реализма: отныне эти росписи были уже не просто украшением плоской поверхности, а настоящими окнами-прорывами в трехмерный, наделенный перспективой мир, в котором по-прежнему преобладали мифологические сцены, но завоевывали все больше места и человеческие изображения — например, сцены из жизни молодого аристократа и дионисийские празднества.

Среди множества афинских вазописцев явно выделялась группа необычайно даровитых мастеров, со смелой уверенностью положивших начало «классическому стилю» будущего и названных впоследствии первооткрывателями. Некоторые из этих художников, особенно Евфроний, Евфимид и вазописец круга Клеофрада, обнаруживали точность и искусность в передаче линий, сравнимые с блестящими достижениями современной им скульптуры. Евфроний, умевший искусно изобразить пышные формы гетер (ешграг) с мельчайшими подробностями, выказывал не меньше художественной сноровки в использовании тени и цвета, передавая ярость воинских сражений. Рассказывали, что, когда вазописец начал терять зрение, он обратился к гончарному ремеслу и преуспел в нем в равной степени. Евфимид, славившийся уверенными, скупыми линиями и тонкостью рисунка, не знал себе равных в изображении изогнутых и перекрученных, необычайно пластичных человеческих тел. Но непревзойденным рисовальщиком, работавшим на рубеже VI–V веков до н. э., был вазописец из мастерской гончара Клеофрада. Для его яркой, личностной живописной манеры характерны смелые текучие очертания и пространственная монументальность композиции. Приблизительно в ту же пору появилась — возможно, по почину мастера Никосфена, — изящная вазопись по белому фону вместо черного, вдохновленная восточно-греческими узорчатыми тканями.

Над афинской внешней политикой Клисфеновой эпохи тяготела угроза со стороны могущественной Персии. Ок. 513/512 гг. до н. э. царь Дарий I вторгся во Фракию и пересек Дунай; возможно, и даже вполне вероятно, он уже тогда замыслил со временем завоевать всю Балканскую Грецию. Мнения афинян по поводу того, как следует вести себя по отношению к персам, разделились. Когда спартанский царь Клеомен I дважды пытался водворить в Афинах своего ставленника Исагора, афиняне было обратились за помощью к Дарию — но затем передумали, отвергнув условия, которые выставил им персидский сатрап из Сард. Вероятно, за первой попыткой заручиться персидской поддержкой стояли Алкмеониды во главе с Клисфеном, а ее неудачный исход, быть может, ослабил или подорвал его положение, — хотя после смерти (последовавшей, видимо, ок. 500 г. до н. э.) ему воздали должные почести, удостоив погребения за государственный счет.

После того как в 506 г. до н. э., в один и тот же день, Афины нанесли поражение халкидским и беотийским войскам, беотяне, как мы отмечали в предыдущем разделе, еще не были окончательно разбиты. Вдобавок Афины отныне превратились в соперника и решительного врага своего соседа с противоположной стороны — Эгины.

Этот вулканического происхождения остров — гористый и почти неприступный, — лежащий посреди Саронического залива, на полпути между Аттикой и Пелопоннесом, занимал выгодное географическое положение, которое, невзирая на скромную площадь острова (всего 83 квадратных километра), издревле обеспечивало ему важное место в средиземноморской торговле. К дорянам, вторгшимся на Эгину ок. 1100 г. до н. э. и подчинившим себе жителей более раннего фессалийского поселения (следы которого были обнаружены на склонах горы Элии), присоединились ок. 950–900 гг. до н. э. другие переселенцы — возможно, из Эпидавра (Глава III, примечание 2), который, как считалось, одно время удерживал остров под своим влиянием.

Так или иначе, Эгина, вслед за Эпидавром, вступила в Калаврийскую амфиктионию (с центром в Калаврии — на нынешнем Поросе) — один из древнейших священных союзов, в который входили крупнейшие морские полисы в Сароническом и Аргосском заливах, а также Орхомен в Беотии. Но вполне возможно, что остров некоторое время контролировал Фидон Аргосский (Глава III, раздел 1) — хотя сведения о том, что он использовал его в качестве своего «монетного двора», оказались ошибочными. Как бы то ни было, Эгина — избегнув стадии тирании, укоренившейся в ту пору в других полисах, — установила у себя надежный олигархический режим, зиждившийся на торговле. При таком правлении Эгина не только процветала благодаря купеческой деятельности и торговому посредничеству, но и превратилась в VII веке до н. э. в перворазрядную греческую талассокра-тию — морскую державу 45.

Приблизительно с 595/590 гг. до н. э., или, быть может, чуть позже, эгинцы принялись чеканить серебряные монеты с изображением черепахи — самые ранние из всех монет как на материке, так и на окрестных островах. Они находились в широком обращении на протяжении последующих веков и явились одним из двух главных (наряду с эвбейско-аттическим) монетных весовых стандартов, бытовавших среди греков. Эгинский стандарт, отталкивавшийся от драхмы весом около 6 граммов (и в конечном счете отражавший сирийскую систему мер, где мина содержала 50 сиклей [статеров]), был принят во всем Пелопоннесе, во многих государствах Средней Греции и на многих островах. Кроме того, на Эгине была разработана старейшая система мер и весов, известная греческому миру.