Майкл Грант - Греческий мир в доклассическую эпоху

Несколько городов в Восточной Эгеиде оспаривали друг у друга право считаться родиной Гомера, которому приписывались Илиада и Одиссея. На то, что поэмы были созданы в этой прибрежной области, имеются указания и в них самих — в частности, яркие пространные сравнения. (Доводы в пользу того, что обе поэмы являются творением одного автора — чтб порой оспаривается, — излагаются ниже.)

Самые убедительные притязания на то, чтобы зваться родиной Гомера, имелись у Хиоса и Смирны; и несмотря на противоречивый и отрывочный характер наших источников — особенно так называемых Жизнеописаний Гомера, в которых на первом месте стоит не правда, а правдоподобие, — представляется вероятным, что, если Гомер действительно родился в Смирне, то затем жил и творил на Хиосе. Там (согласно Эфору) он жил некоторое время в северной деревушке Болисс (совр. Волиссос) 3, где позднее возник целый «цех» Гомеридов — чтецов его поэм, которые возводили свой род к его потомкам. В VII веке до н. э. поэт Семонид (см. ниже, в связи с Самосом) приписывал отрывок из Илиады «хиосцу» 4, и примерно в ту же пору «Пифийская» («Дельфийская») часть Гимна к Аполлону (из цикла, известного под названием «гомеровского», но Гомеру не принадлежащего), упоминает об искуснейшем из певцов: «Се — слепец! На Хиосе он обитает скалистом» 5. Пение считалось подходящим занятием для тех, кто был лишен зрения: так, слеп Демодок, певец Алки-ноя в Одиссее, ибо Аполлон «затмевал очи» своим пророкам. Правда, слепота могла носить и метафорический характер, ибо певцы (чье высокое назначение Гомер всячески старается подчеркнуть) всегда казались погруженными в себя, вглядываясь во внутреннюю сущность вещей, сокрытую от других 6.

Очевидно, эти поэмы обрели окончательную (или почти окончательную) форму ок. 750/700 г. до н. э., то есть спустя двести с лишним лет после появления ионийцев на острове Хиос — и спустя полтысячелетия после предполагаемых событий, воспевать которые взялся поэт. Остается неясным, предшествовали ли эти поэмы двум другим, совершенно с ними не схожим, — Гесиодовым Трудам и дням и Теогонии (Глава IV, раздел 4), — или были созданы позже их. Возможно, более короткие песни, принадлежавшие ранним безымянным или неизвестным поэтам, которыми Гомер явно воспользовался, переработав их в отдельные части Илиады и Одиссеи, еще до него были связаны в песни подлиннее, легшие в основу двух завершенных эпических повествований, складывавшихся на протяжении всего долгого периода между предполагаемой порой Троянской войны и временем их окончательного становления. В целом же представляется более правдоподобным, что органичное соединение этих коротких поэм в величественную и сложную ткань двух великих эпических творений как раз и является личной заслугой Гомера.

В течение этих «промежуточных» веков певцы-исполните-ли были неграмотны, но те несохранившиеся песни, что они пели, передавались изустно, из поколения в поколение. Вне сомнения, в них попадались многочисленные повторы — своего рода формулы, служившие мнемоническими «подсказками» и вехами, помогавшими певцам-импровизаторам. Этими же формулами — эпитетами, целыми фразами и отдельными словосочетаниями («розоперстая Эос», «виноцветное море»), а также готовыми «цепочками» для описания определенных предметов и действий, — изобилуют и Илиада с Одиссеей. Собственно, из двадцати восьми тысяч строк, составляющих текст поэм, двадцать пять тысяч приходятся на такие формулы-повторы.

Усилия различных ученых установить ·— при помощи всевозможных археологических методов, — к какой эпохе относятся описанные в Гомеровом эпосе предметы, общественные порядки, обычаи и обряды, — привели к неоднозначным результатам. Прежде всего, пришлось сделать вывод, что он не пытался достоверно воссоздать приметы и особенности какого-то определенного общества, существовавшего в какую-то определенную эпоху — будь то его собственная или гораздо более ранняя. Ибо, если в его поэмах содержатся некоторые указания (более или менее искаженные) на давным-давно канувшую микенскую эпоху — особенно в пространном «каталоге ахейских кораблей» в Илиаде 7, — то имеются в них и иные, более многочисленные (хотя отнюдь не упорядоченные) отсылки к окружению самого поэта, характерному для VIII века до н. э. С другой стороны, ряд прочих элементов не почерпнут ни из отдаленной микенской эпохи, ни из современной поэту действительности; скорее, они соотносятся с различными временными отрезками того пути в полутысячелетия длиной, что вклинился между двумя хронологическими вехами. Иные же эпизоды явно не отражают никаких исторических эпох и стоят вне времени.

Очевидно, Гомеру помог в его великом свершении сам перст судьбы: время его жизни, по-видимому, совпало с повторным появлением письменности в греческом мире (Глава I, примечание 35). В создавшемся положении поэт явился живым олицетворением превосходства письменной культуры над бесписьменной, — наверное, самолично воспользовавшись новым «орудием» и записав собственные стихи (или, скорее всего, продиктовав их тем, кто был обучен грамоте). Такая возможность, безусловно, помогла ему создать связные и монументальные эпические полотна, неизмеримо более совершенные, чем устные сочинения его предшественников.

Тем не менее сам он по-прежнему был наследником этой устной традиции; и, вне всякого сомнения, он сочинял свои поэмы для (а возможно, и во время) чтения или пения вслух, > сопровождая стихи звуками грубоватой лиры (кгварц, фбрцгу^). I Исполняли поэмы, вероятно, на пирах знати или в ходе | крупных празднеств, например, всеионийских сходок на горе [Микале. По таким случаям одну из двух поэм исполняли, допустим, в пятнадцать приемов, по два часа кряду, — иначе говоря, в течение трех-четырех дней.

Поэмы, которые имели счастье услышать собравшиеся, яв- | ляли настоящее чудо ясности, прямоты и стремительности. Многие их щемящие строки и по сей день — непревзойденные шедевры литературы; немало в них и тонкого, умного юмора. Богатый традиционный язык этих дактилических гек- 1 заметров (Глава I, примечание 38) способен Передать любое настроение и описать любой предмет. С лингвистической точки зрения, это смешение диалектных форм с преобладанием ионийского наречия, но имеются и вкрапления эолийских и аркадо-кипрских элементов.

После многовековых споров все же можно доказать (пусть даже сегодня такого мнения держится меньшинство), что Илиада и Одиссея являются творениями одного поэта — а именно Гомера. Разумеется, в Одиссее отражен совсем иной уклад жизни, нежели тот, что показан в Илиаде. Но едва ли это представляет серьезное препятствие традиционному ис- | толкованию, приписывающему обе поэмы единому автору (пролегающие между ними различия не больше тех, что разделяют Бурю и Короля Лира). Возможно, Илиаду Гомер сложил в молодости, а Одиссею — уже на склоне лет. Но опять-таки такой вывод отнюдь не является непременным: ведь то обстоятельство, что он рассказывал о событиях, происходивших в течение двух разных десятилетий (причем события обоих были удалены от его времени и к тому же в значительной мере порождены его собственным воображением), еще не означает, что и создание двух этих поэм должно было происходить в разные десятилетия жизни самого поэта, хотя в пользу именно такого мнения были выдвинуты доводы, опирающиеся на язык, идейное содержание и структуру поэм.