Александр Речкалов - Русь: путь к Украине. Украинские земли в составе Польши и Литвы. Книга 1

В свое время академик Д. С. Лихачев, очень щепетильно относившийся к правильному использованию языковедческих терминов, предпринимал попытку ввести и в русском языке различные термины для обозначения языка нынешней России и языка средневекового Киевского государства. Применительно к языку средневековой Руси он использовал в своих работах прилагательное «русьский», терминологически отделяя тем самым язык наших предков от современного русского языка. Известно, что предлагавшийся Лихачевым термин был взят им из «Повести временных лет», где в записях, относящихся к событиям разных лет, употребляются прилагательные «руский», «русьский», «русьстие». Однако эта попытка авторитетнейшего литературоведа так и осталась его личной инициативой, не поддержанной российской научной общественностью. Поэтому в тех единичных случаях, когда российские авторы стараются придерживаться научной корректности, им приходится при обозначении языка славянского населения Великого княжества Литовского прибегать к самым замысловатым словесным комбинациям, о которых мы уже упоминали.

Характерное в этом плане примечание сделано переводчиками на русский язык «Истории Польши» под редакцией М. Тымовского, Я. Кеневича и Е. Хольцера: «Здесь и далее слово “западнорусский” применяется переводчиком по отношению к территории нынешних Белоруссии и Украины… В оригинальном тексте в данном значении, согласно польской традиции, выступает слово ruski , тогда как для обозначения территории Московского государства и великорусского населения обычно используются определения moskiewski (обычно переводимое нами как «московский») и, для более позднего периода, rosyjski (чаще всего переводимое как «русский»)». Однако, сделав ради объективности указанную оговорку, далее по всему тексту книги российские переводчики пользуются не той традицией, которой руководствовались авторы исследования, а собственной национальной традицией, именуя жителей Среднего Поднепровья, Волыни, Подолья и Галичины русскими. В большинстве же переводов на русский язык книг иностранных авторов о Великом княжестве Литовском и Польском королевстве XIII–XVII вв. подобных оговорок не делается, и неподготовленный читатель пребывает в полной уверенности, что весь научный мир называет славянских подданных указанных средневековых государств «русскими».

Завершая эту непродолжительную полемику, обратимся к мнению еще одного российского ученого, предлагающего, на наш взгляд, значительно более объективный подход к рассмотрению данной проблемы. В книге «Русское государство и Великое княжество Литовское с конца XV в. до 1569 г.» ее автор М. Бычкова пишет, что, начиная с XV в., подавляющее большинство документов вышедших из канцелярии великих литовских князей, «написано на древнерусском языке. Для нас не имеют значения споры, был ли это древнерусский, древнебелорусский, древнеукраинский язык, или же, как пишут в последнее время, «язык канцелярии Великого княжества Литовского». Такой спор должны решить лингвисты. Существенно то, что тексты древнейших документов, составленных в канцелярии Великого княжества и предназначенных для регулирования внутригосударственных вопросов, написаны кириллицей на одном из славянских языков». Присоединимся и мы к данному мнению и предоставим возможность решить этот спор профессионалам в области языкознания [9], а сами обратимся к вопросу о том, почему литовцы, при столь незначительном их количестве и менее развитой культуре, сумели сохранить положение титульной нации Великого княжества Литовского.

Указанное ранее определение 1362–1385 гг. как особого этапа в рассматриваемой нами проблеме, является достаточно условным и совсем не означает, что до и после указанных дат русины и их культура не оказывали никакого воздействия на государственную и общественную жизнь Литвы. Всестороннее воздействие славянского начала на литовские племена началось еще во времена короля Миндовга, государство которого, собственно, и возникло на основе союза этих двух этносов. Продолжалось влияние Руси и после 1385 г., о чем красноречиво свидетельствует пример повсеместного распространения в Литовском государстве «руского» языка. Просто в период, предшествующий заключению Кревской унии, цивизационное воздействие русинов на Литву проходило в наиболее благоприятных условиях, не подвергаясь конкурентному воздействию высокоразвитой польской культуры и католической религии.

Отметим, что годы «наибольшего благоприятствования» были использованы русинами достаточно плодотворно, и очень многие стороны государственного и общественного устройства Великого княжества, такие, как законодательная система, организация военного дела и налогообложения, структура княжеской администрации, упоминавшийся уже письменный язык и т. д. были сформированы под воздействием аналогичных институтов Руси. В то же время, как показывает история с распространением в Литве православия, далеко не все стороны общественного устройства Руси были слепо восприняты верховной властью Вильно. Одну из причин такого избирательного подхода литовцев к восприятию культурного достояния русинов мы ранее уже называли. Культура распавшейся Киевской державы была сформирована под воздействием великой византийской цивилизации, которая в XIV в. стремительно приближалась к своему концу. Константинополь все заметнее отставал от стран Западной Европы во многих сферах общественной жизни, и некогда блестящая византийская культура, а вместе с ней и культура Руси, более не обладали притягательностью и политическим престижем. Поэтому, полагает Э. Гудавичюс, культура славянской части населения так и осталась всего лишь «цивилизационным феноменом вассальных провинций Литовского государства».

Но еще одна, значительно более весомая причина, помешавшая славянскому началу занять первостепенное место в Великом княжестве Литовском, заключалась в отсутствии у русинов политической власти. В этой связи следует, видимо, согласиться с выводом В. О. Василенко о том, что широко распространенное мнение о значительном ослаблении литовского элемента во времена Гедимина и Ольгерда нуждается в существенной переоценке. «Некорректными, — пишет этот автор, — являются попытки оценивать политическое значение литовцев в государстве прямо пропорционально их доле в составе населения ВКЛ». Считать Литовскую державу такой себе «другой Русью», лишь с династией литовского происхождения во главе, означает, по мнению Василенко, заранее обрекать себя на непонимание многих важных аспектов истории данного государства. Бесспорно, русины являлись наиболее культурным элементом, а литовцы и жемайты были «национальным меньшинством» Великого княжества Литовского, но меньшинством привилегированным. В политике Великого княжества доминировала исключительно литовская знать, группировавшаяся, в основном, в Виленском и Тракайском княжествах. Составляя ближайшее окружение великих князей, знатные литовцы в религиозных вопросах твердо придерживались языческих традиций, а в культурном отношении все более ориентировались на европейские образцы. А славянская знать, подобно князю Даниле Острожскому, сосредоточившись по окраинным землям, не только не занимала влиятельного положения в стране, но и проявляла определенное стремление к сохранению административной и культурной автономии. Данные обстоятельства стали определяющими в негласном состязании литовского и славянского элементов и воспрепятствовали русинам завладеть ключевыми позициями в государственной и общественной системе Великого княжества Литовского.