Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Исследования Морганьи были продолжены другими учеными. Так, в 1793 году еще один практиковавший в Лондоне шотландец Мэтью Бейли, племянник Уильяма Хантера, опубликовал свою «Патологическую анатомию некоторых наиболее важных частей человеческого тела». Снабженная замечательными гравюрами Уильяма Клифта — на одной из них изображена эмфизема, обнаруженная в легких Сэмюэля Джонсона, — книга Бейли больше похожа на учебник, чем труд Морганьи, поскольку в ней описываются последовательные изменения внешнего вида, претерпеваемые больными органами. Бейли первым дал четкое описание цирроза печени, а во втором издании своего труда развил идею «сердечного ревматизма» (ревматической лихорадки).

Общая патология предоставит обильную пищу для размышления медицине начала XIX столетия, когда Франсуа Ксавье Биша опубликует свой «Трактат о тканях» (1800), где будет особенно настаивать на том, что болезни приводят к гистологическим изменениям. Патология образца Морганьи была сосредоточена на органах; Биша изменил перспективу; «Чем более мы наблюдаем больных и анатомированные трупы, — писал он, — тем более убеждаемся в необходимости исследования локальных заболеваний не с точки зрения сложных органов, а с точки зрения отдельных тканей».

Биша был родом из городка Туаретт (французская Юра), учился в Лионе, затем в Париже, где обосновался в 1793 году, в самый разгар Террора. С 1797 года он преподает медицину и работает в Отель–Дьё, главной парижской больнице для бедняков. Самый важный его вклад — наблюдение, что каждый телесный орган состоит из особых тканей, которые он именует «мембранами»; им описан двадцать одни тип тканей, в том числе соединительные, мышечные и нервные. Горячо увлеченный своими исследованиями — Биша провел более 600 посмертных вскрытий, — он перекинул мост от патологической анатомии Морганьи к более поздней целлюлярной теории Вирхова.

Итак, мы видим, как зарождается конкретное представление о пораженных зонах, а вместе с ним в сферу научной видимости попадает больное тело, позволяющее догадываться о материальном характере его интимных недугов. Впервые дает о себе знать «точное совпадение „тела” болезни и тела больного человека» [1016] Фуко М. Рождение клиники / Пер. с фр. А.Ш. Тхостова. М.: Смысл, 1998. С. 23. .

Европейская медицина Нового времени постепенно освобождается от симпатических представлений о теле, то есть от модели, укорененной в народной культуре. Она берет себе на службу механистическое, физическое и химическое воображение, коренным образом преобразовав репрезентации тела. К концу XVIII столетия медицина ставит перед собой невыполнимую задачу: понять, что такое жизнь. Тем не менее важно то, что она смогла перейти от размышлений об индивидууме к осмыслению общностей.

Жан–Жак Куртин

Зрелище врожденного уродства вызывает всплеск страстей и усиление предрассудков. Нынешний естествоиспытатель не может не изумляться тому, сколько веков понадобилось науке, чтобы во всех ее областях прийти к простой отправной точке: непредвзятому и точному наблюдению фактов [1017] Wolf É. La Science des monstres. Paris: Gallimard, 1948. P. 15. .

Так Этьен Вольф в своей «Монструозной науке» характеризует существующее в современной биологии представление о долгой и мрачной истории человеческих уродств. Оно связано не столько с историей монстров как таковых, сколько с монструозностью в науке или с историей тератологии. Любопытство и интерес, который вызывали врожденные физические недостатки, жестокое обращение, которому подвергались их носители, окружавшие их страхи и отвращение, способы их демонстрации, связанные с ними формы коммерции, — одним словом, вся та часть смутных отношений и практик, которые в традиционном обществе окружают человеческие уродства, здесь будет служить фоном для истории особого типа научного дискурса.

Это классическая история с предсказуемым итогом: постепенной рационализацией и медикализацией представлений о телесных уродствах. Вначале древние заблуждения, затем робкие шаги вперед, приводящие к более решительному движению и, наконец, к окончательному прогрессу. «Среди предрассудков, которые играли и до сих пор играют столь пагубную роль в развитии человечества, ни одни не вызвали столько странных идей, безумных учений, несправедливого обращения и даже ужасных преступлений, как те, что касаются врожденных уродств. <���…> Начав с Античности, мы показали различные фазы этого предубеждения и дошли до того момента, когда вся эта громада заблуждений, накопившихся за столько веков, обрушилась от дуновения науки» [1018] Martin F. Histoire des monstres de l’Antiquité jusqu’à nos jours. Grenoble: J. Million, 2002. . «История уродств» доктора Мартена повествует о победе разума над человеческой монструозностью: рациональный порядок берет верх над хаосом материи, правило подчиняет себе исключения, научное мышление преодолевает одно из самых трудных препятствий, раскрывает одну из самых темных тайн Творения. Мы видим, как аскетическое наблюдение постепенно высвобождает представления об уродстве из–под незапамятного груза религиозного легковерия и страха, строгое знание мало–помалу преодолевает соблазны необычного. Иными словами, такая история уродств осмысляется как часть более общего процесса расколдования странности . Таким образом, развитие тератологии составляет один из распространенных примеров секуляризации и рационализации методов наблюдения, стремлений и форм знания, воздействие которых, безусловно, ощутимо во всех западных естественных науках XVI–XVIII веков [1019] Об этом см.: Roger J. Les Sciences de la vie dans la pensée française du XVIII siècle. 2nd éd. Paris: Armand Colin, 1971; Canguilhem G. La monstruosité et le monstreux // La Connaissance de la vie. Paris: Vrin, 1975; Céard J. La Nature et les Prodiges: l’insolite au XVIe siècle en France. Genève: Droz, 1977; Tort P. L’Ordre et les Monstres. Paris: Sycomore, 1980; Daston L„ Park K. Unnatural conceptions: the study of monsters in XVI–XVIIth century France & England // Past & Present. 1981. Vol. 92. Pp. 20–54; Daston L., Park K. Wonders & the Order of Nature, 1150–1750. N.Y.: Zone Books, 1998; Fischer J.–L. Monstres. Histoire du corps et de ses défauts. Paris: Syros–Alternatives, 1991; Stafford B. Body Criticism. Imaging the Unseen in Enlightenment Art & Medicine. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1991; Wilson D. Signs and Portents. Monstrous Births from the Middle Ages to the Enlightenment. London; N.Y.: Routledge, 1993; Courtine J.–J. Le désenchantement des monstres // Martin E. Histoire des monstres de l’Antiquité jusqu’à nos jours. Pp. 7–27; La Vie et la Mort des monstres. Dir. Jean–Claude Beaune. Seyssel: Champ Vallon, 2004. .

Итак, монстр покидает сферу сакрального, чтобы в результате исторического развития, этапы которого известны, попасть под юрисдикцию науки. Но о чем в общих чертах рассказывает эта история тератологии? Прежде всего она исследует древнейшие поверия. Существуя на границе природного мира, монстр уподоблялся зверю; нарушая законы Творения, он был воплощением его неудач; обитая у пределов известных земель, он производил на свет странные народы: тут и безглавые «блемми», и моноподы, скачущие на единственной ноге, и скиаподы, отдыхающие в тени своей огромной ступни. Происхождение монстров объяснял Аристотель, о необычайном рассказывал Плиний: основы тератологии заложила уже Античность [1020] 4. В первую очередь см.: Garland R. The Eye of the Beholder. Deformity & Disability in the Graeco–Roman World. Ithaca: Cornell UP, 1995. . Так, от самого истока науки, позади человека встает гротескная тень монстра. Люди боялись его или, напротив, почитали. Христианизация этих представлений в Средние века мало повлияла на древнее наследие, вписав его в христианское учение о проклятии и грехе. Телесное уродство стало главным признаком греховности, а монстр — опасным приспешником дьявола или чудесным посланцем Бога, грозным провозвестником Его гнева, свидетельством всемогущества Небес и глашатаем земных бедствий [1021] О средневековых монстрах см.: Kappler C. Monstres, démons et merveilles à la fin du Moyen Âge. 3 éd. Paris: Payot, 1999; Friedman J.B. The Monstrous Races in Médiéval Art & Thought. Cambridge, Mass.: Harvard UP, 1981; Lecouteux C. Les Monstres dans la pensée médiévale européenne. 3 éd. Paris: Presses universitaires de Paris–Sorbonne, 1999; Williams D. Deformed Discourse. The Function of the Monster in Médiéval Thought & Literature. Montréal: McGill–Queens UP, 1996. .