Коллектив авторов История - Одесские катакомбы

Действительно — у страха глаза велики! Вот каким был Иван Гаврилович Аркушенко — шахтер-патриот из села Нерубайского под Одессой.

*( Глава из документальной повести «Пал смертью храбрых…» (Командир десанта Авдеев). Печатается по изд.: И. Ирошникова. Мужество (сборник). М., Воениздат, 1971. )

С Дроздовым и Овчаренко мы ходили по тенистым одесским улицам, по неостывшим еще руинам, по следам недавних партизанских сражений. Спускались в катакомбы.

— Задача ставилась так, — рассказывал Дроздов, — действовать на поверхности! В случае же грозящей опасности уходить под землю. Там никто не возьмет.

Но все известные выходы были уже обнаружены немцами, заминированы, закрыты…

Кто-то из подпольщиков выяснил, что в районе Головковской и Картамышевской должен быть еще вход.

Решили провести разведку среди жителей этих улиц.

— Вот тут я должен рассказать вам о Вове Ниццаке, — говорил Дроздов. — Он погиб, когда наши части брали Одессу. Хоронили его с боевыми почестями, с салютом.

Закуривая, Дроздов отвернулся, словно от ветра, а ветра не было.

— Уж в каких мы бывали переделках за эти тяжкие годы! Взрослые люди и то срывались. Не выдерживали нервы. А Вова, тот лишь однажды заплакал. И знаете как? Подходили к Одессе наши части. Я выдавал оружие тем, кто шел в боевую операцию. Гляжу, Вова мой тут же вертится. «Тебе чего?» — спрашиваю. «Оружие, товарищ командир. Выхожу на поверхность». «Нет, Вова, — говорю, — тебя я не назначал. Ты мне при штабе нужен». Не хотел я, конечно, тогда мальчонку выпускать на поверхность, в бой. А он вдруг заплакал.

Дроздов даже приостановился.

— Заплакал, верите? И не стыдно тебе, говорю, а еще партизан!

А он мне сквозь слезы: «Да, партизан! Как разминировать входы, так я партизан! Как воду искать под землей, так я партизан! А как бить фашистов, так Вова — мальчик!»

— Верно ведь, а? Как по-вашему? — спрашивает Дроздов, будто это имеет какое-то значение теперь. И продолжает после паузы:

— Дал я ему наган. На, говорю, береги свое боевое оружие. Наган-то он уберег, а сам…

Жил в Одессе, на Молдаванке, мальчик Вова Ниццак… Увлекался Вова голубями и катакомбами. К голубям родители относились терпимо. Катакомбы же находились под строгим запретом.

Несмотря на запрет, все свои сбережения от школьных завтраков и прочих «доходов» Вова тратил на электрические фонарики, батарейки, веревки, свечи — на то, без чего нельзя обойтись под землей.

С надежным другом тайком от родителей мальчик отправлялся в подземные странствия. Вдвоем они вдоль и поперек исходили те катакомбы, что в районе Молдаванки, составили план всех выходов.

В дни оккупации Вова часто исчезал из дому. Мать догадывалась: он в катакомбах.

Когда Вова наконец возвращался, мать набрасывалась на него.

— Что ты лазаешь в эти проклятые катакомбы? — свистящим шепотом говорила она, беспокойно поглядывая на двери. И слезы текли по ее щекам. — Что ты там потерял? Ведь тебя, как щенка, пристрелят на месте, если только заметят…

Вова отмалчивался. Он бы не сумел объяснить матери. Все, что было отнято, словно вновь возвращалось к нему, когда с фонарем в руках он бродил по узким каменным коридорам и, ничего не боясь, в голос затягивал любимую отцовскую песню:

Под тяжким разрывом гремучих гранат отряд коммунаров сражался…

Происходило чудо: здесь, под землей, Вова становился сильнее захватчиков, патрулировавших по улицам его города, сильнее жандармов, которые, боясь нападения из-под земли, с оружием в руках сторожили выходы из катакомб.

Он чувствовал себя сильнее тех, на чьей стороне была сила, кто в любую минуту мог безнаказанно затоптать его жизнь.

И еще: каждый раз, спускаясь под землю, Вова втайне надеялся повстречать партизан. Разве не мог пригодиться партизанам одесский мальчик, знающий катакомбы?!

— …На Головковской улице, в районе которой, по слухам, находился еще не обнаруженный немцами вход, — рассказывал Дроздов, — был в то время винный подвальчик, где, случалось, мы назначали встречи. Держала его некая тетя Оля — женщина простая, располагающая на вид. Посоветовался я с ребятами, решил рискнуть. Выбрал время, когда народа в погребке не было, подошел к стойке, спрашиваю: «Слушай, Ольга, можешь ты нам вход в катакомбы указать?»

Она на меня внимательно поглядела, подумала и, ни о чем не спросив, говорит: «Я сама не могу. Но тут у нас один хлопчик есть…»

Как живой, перед глазами Вовка стоит: худенький, хмурый, глаза сердитые. Ольга его обняла за плечи, подводит ко мне. Вова еще сильнее хмурится, руку ее сбросил с плеча, спрашивает: кто такой?

Я молчу. Не сразу нашелся, как ему отвечать? И вдруг замечаю: лицо у Вовки светлеет.

— Ну-ка, пошли отсюда, — говорит он.

Вышли на улицу. Мокрый ветер. Метель.

Вова завел меня в какую-то подворотню, спрашивает:

— Вы партизаны, да?! — А глазенки его так и сверкают в темноте. — Ладно, — шепчет мне Вовка, — я вам покажу один вход. Никто про него не знает. У меня там винтовка спрятана. Я ее у румына на сахар выменял. И бочка воды приготовлена про запас. А здесь поблизости еще входы есть. Они заминированы. Но я подглядел, где мины заложены. Мы с ребятами их разминируем. Только вы меня примете в отряд? Говорите сразу, по- честному!

…Вот через этот вход, который указал когда-то Вова, мы и спустились с Дроздовым в катакомбы. Вход этот показался мне чем-то средним между норой и берлогой. Дроздов сказал, что это остатки дома, который сожгли оккупанты, заподозрив, что подвалы его сообщаются с катакомбами.

Мы вползли в эту норку на четвереньках. Через десять-пятнадцать шагов поднялись на ноги. Шли сперва в полусогнутом положении, постепенно выпрямляясь.

Впереди шел Дроздов. Он вел нас по подземному лагерю. Лагеря уже не было, но во всех подробностях своего бытия он жил еще в памяти Дроздова.

— …Вот здесь день и ночь несли свою вахту часовые, — говорил Дроздов. — Без пропуска они не впускали и не выпускали никого — каждый выход на землю, на поверхность, был сопряжен с опасностью и риском, что враг обнаружит вход.

Право свободного входа и выхода имели очень немногие из руководителей отряда. Обычно же пропуск на выход давался только тому, кто шел на боевую операцию.

…А в этой каменной нише помещался так называемый «секрет» — вооруженный взвод на случай любого нападения. Впрочем, нападать было нелегко. Вражеские солдаты вынуждены были бы вползать сюда так, как вползали и мы, — поодиночке.

За «секретом» шла «комендантская». Крохотная каморка в стене, сложенный из камней стол. Каменные плиты вместо скамеек. Здесь властвовал комендант катакомб.