Сергей Комяков - Потерянные поколения

Контроль за культурной сферой устанавливался партией большевиков и с помощью административных мер и здесь важнейшая роль принадлежала комсомолу и пионерии. Комсомол уже в1919 году начал формировать органы цензуры и контроля на низшем уровне. Члены комсомола которые помешали церковь, читали запрещенных или не одобряемых писателе подвергались жесткой критике на комсомольских собраниях, их высмеивали в комсомольской печати и стенгазетах. Так же комсомольские активисты формировали специальные патрули, ходившие перед храмами в религиозные праздники и записывавшие тех комсомольцев, которые их посещали (эти патрули дожили до конца 1980-х годов).

В тоже время в двадцатые годы иметь собственное мнение и высказывать его еще не означало высылку из страны, арест, тайное хладнокровное убийство или, в лучшем случае, обречение на вынужденное молчание, ржавчина «самоцензуры» еще не разъела души русских писателей, философов, деятелей искусства. Даже облеченные властью из числа «ленинской когорты» смело высказывали свое отношение к распоясавшейся цензуре, которую еще в 1920 году А.В.Луначарский называл не иначе как «Держиморда, который только и знает удовольствие куражиться, самодурствовать, тащить и не пущать». Главному культурному наркому удалось предвидеть и предупредить «угрозу превращения сильной пролетарской власти в полицейщину и аракчеевщину».

Какая-то борьба была возможна и на низовом уровне. Иногда комсомольцы не поднимали вопросы отступления некоторых своих товарищей от линии организации, если во всем остальном они следовали общим установкам или не распространяли свои идеи. Правда, по мере развития советского государства возможностей читать запрещенные книги, слушать иностранные радиостанции и при этом быть членом комсомола становилось все меньше и меньше.

Б. Пастернак так же замечал по данному поводу: «Культурной революции мы не переживаем, мне кажется, мы переживаем культурную реакцию. Наличие Пролетарской диктатуры недостаточно, чтобы сказаться на культуре. Для этого требуется реальное, пластическое господство, которое говорило бы мною без моего ведома и воли и даже ей наперекор. Этого я не чувствую…

Уже во второй половине 1920-х годов ситуация стала кардинально иной. Коммунисты взялись за любые проявления инакомыслии всерьез. Сталин подчеркивал, что «нам нужны не всякие командные и инженерно-технические силы. Нам нужны командные и инженерно-технические силы, которые способны стоить политику рабочего класса нашей страны… отстаивать его интересы в производстве как интересы господствующего класса». Иными словами, новая советская интеллигенция, выращенная партией и комсомолом, мыслилась как чисто служебное подразделение, как конгломерат людей, готовых реализовать любые указания правящего руководства независимо от чисто профессиональных возможностей или собственных убеждений. Тем самым подрубалась сами основа существования интеллигенции в русском смысле слова — возможность независимого мышления, свободного творческого развития личности. Да и как специалистам интеллигентским профессиям отводилась роль лишь пассивных исполнителей, колесиков и винтиков партийного дела.

Советская власть прилагала много усилий для того, чтобы ликвидировать неграмотность и поднять общий уровень образования. В этом отношении школа раньше других социальных институтов стала средством воспитания масс в духе все более догматизирующейся идеологии. Ведущим инструментом этого был комсомол, уже в середине 1920-х значительное число старшеклассников и учителей были комсомольцами, они активно проводили в школах доктрину воспитания подрастающего поколения в интересах ВКП (б).

Потребности индустриализации провели к тому, что росло число школ и вузов. До революции в России было 97 высших учебных заведений. В 1922 году их число возросло до 278, но к 1926 году уменьшилось почти наполовину — 138 вузов, произошло это потому, что в Советской России. Не было необходимой материально-технической базы и преподавательских кадров Одновременно открывались рабфаки (рабочие факультеты), в которых рабочие могли получить образование, необходимое для поступления в вуз. Подготовка на рабфаке была связана как с необходимым учебным минимумом, никакой речи о полноценном образовании не было, рабочих учили сдаче двух — трех экзаменов и все и политической обработке. Нормальной практикой было то, что в итоге года обучения в учебное заведение попадали не самые способные, а наиболее политические преданные идеям Ленина — Сталина. Более того, для 1930—1960 годов это стало совершенно нормальной практикой, которая полностью нивелировала качество советского высшего образования.

В период культурной революции политикой в области образования руководил А. В. Луначарский. Она была гибкой и динамичной. Луначарский понимал, что нельзя было сразу разогнать всех буржуазных ученых из научных учреждений и университетов. Такой акт означал бы окончательную ликвидацию всей науки и образования. Поэтому в учебных заведениях постепенно вводился партийный и комсомольский контроль. Сфера образования должны была находиться под полным политическим и идеологическим контролем, некоторые отступления были для отраслевых научных институтов и Академии наук. Они сохранили определенную автономию, тогда как университетские свободы почти полностью были ликвидированы. В результате нехватки преподавательских кадров людям, не имеющим никакой научной квалификации, стали присуждать звания профессоров. Вульгарно понятые классовые критерии начали использоваться при наборе студентов в вузы. С первых же лет Советской власти был сделан упор на узкую специализацию высшего образования, что реанимировало политические установки «системы искусственной устойчивости», раскритикованные классиками еще в XIX веке. Новой коммунистической бюрократии тоже потребовалось уничтожить университетские свободы в выборе программ и сроков обучения.

Никакой автономии в духе российских дореволюционных ВУЗов не было, и быть не могло Ученые советы ВУЗов формировались из новых чиновников Наркомпроса и членов партии и комсомола из состава студентов. Комсомол в такой системе должен был выявлять и подавлять несогласных и недовольных студентов. А недовольства хватало, массовые компании раскулачивания, коллективизация, низкий уровень жизни не могли не отражаться на настроениях населения и студенчества. Но комсомольский контроль заставлял большинство студентов молчать, становясь конформистами во время обучения. Тем, кто пытался как-то высказывать свое мнение, указывали на ошибки, главной из который было само наличие собственного мнения. В этом аспекте комсомол отлично справлялся с ролью социального контролера по лицензии коммунистической партии.