Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

Корреспондентам пришлось подчиниться…

На Северном Кавказе сошлись пути наших фотокорреспондентов Сергея Лоскутова и Виктора Темина, Принесли мне их снимки и вижу: они ныне работают «на пару», хотя я не мог понять, как это вдвоем можно сделать один снимок. Корреспонденции и очерки, написанные двумя нашими спецкорами, например Борисом Лапиным и Захаром Хацревиным или братьями Тур, у нас печатались. И это не требует объяснений. Но фотографии?! Однако мы не стали их упрекать за эту «растрату» редакционных сил. Многое объяснила подпись под снимками: «У партизан Северного Кавказа. Партизаны продвигаются наперерез дороге, по которой немцы доставляют боеприпасы».

Что ж! Это ведь снято в тылу врага. Вдвоем сподручнее и безопаснее.

17 января.«Ликвидация окруженных немецко-фашистских войск в районе Сталинграда близится к концу» — так называется сводка, появившаяся под рубрикой «В последний час». Сообщается о катастрофическом положении немецкой группировки, нашем ультиматуме, отказе немцев прекратить сопротивление и начале генерального наступления советских войск.

Наш корреспондент на Донском фронте Петр Олендер подробно освещает эту операцию. Советские войска успешно продвигаются вперед, ликвидируя один вражеский гарнизон за другим. Разрубая на части боевые порядки противника, они создают внутри кольца новые очаги окружения и ведут бой на их полное уничтожение. Поле битвы усеяно трупами врага, разгромленной техникой. Растут колонны пленных. Освобождаются все новые и новые населенные пункты.

Однако неправильно было бы думать, что это удается нам легко и просто. Спецкор не скрывает напряженности развернувшегося сражения: «Когда наши части вышли на второй оборонительный рубеж противника, немцы оказали сильное сопротивление… Наши части подвергались ожесточенной контратаке с фланга… И эти завершающие бои потребовали большого тактического искусства и стоили нам немало крови. Однако, несмотря на упорное сопротивление врага, наши части упорно теснят противника. Кольцо вокруг врага сжалось еще туже…»

Илья Эренбург саркастически комментирует будни армии Паулюса в сталинградском окружении. «Недавно из окруженной территории выбралась колхозница Евдокия Сучкова. Она рассказывает: «Немец мою кошку съел». Это не образ, — замечает писатель, — это сухая действительность. Фрицы больше не прислушиваются к гудению самолетов. Их интересует мяуканье. Сверхчеловеки, мечтавшие о завоевании Европы, перешли на кошатину… Они пришли к Сталинграду как завоеватели, как грабители, как палачи. Они все уничтожили на своем пути. Им казалось, что они подошли к торжеству. Им казалось, что в их жадных руках богатства мира. Теперь они охотятся за кошками и мечтают о воронах. Но уже ничто не спасет ни окруженную армию, ни Гитлера. Слишком долго вояки рыскали на нашей земле. Слишком много горя изведал наш народ. Теперь началась облава».

Твердо и уверенно звучит писательский голос.

Помню, что все же из-за слова «облава» у нас с Эренбургом возникла очередная дискуссия. Я ему говорю:

Илья Григорьевич, «облава» — это правильно только в отношении армии Паулюса. А облава всей Германии? Сколько нам еще осталось до Берлина? Давайте подсчитаем.

Эренбург не согласился:

Разве читатель не поймет, что к чему?

Спорили мы, спорили, но в результате оставили, как было. Николай Кружков, мой новый заместитель, уже после войны по этому поводу свидетельствовал: «Илья Григорьевич тщательно оберегал написанное им от всяких инородных вторжений, ревниво относился к каждому слову и не разрешал ничего править. Между Ортенбергом и Эренбургом нередко возникали на этой почве острые схватки, но кончались они обычно тем, что, подавляя свой характер, генерал сдавался».

Правда, так бывало не всегда, иногда уступал Илья Григорьевич. Но дело не в этом. Наши споры не оставляли в душе Эренбурга горького осадка. В своей книге «Люди, годы, жизнь» он писал: «Пожаловаться на Ортенберга я не могу; порой он на меня сердился и все же статью печатал. Часто пропускал то, что зарезал бы другой». К этому я могу еще и добавить автограф Ильи Григорьевича на подаренной мне книге «Солнцеворот»: «Страшному редактору — от всего сердца. И. Эренбург». В сноске к слову «страшному» было пояснение: «Миф будет разоблачен».

Перечитываю сообщение Совинформбюро о боях по уничтожению окруженной группировки, и взор мой задерживается на ультиматуме, предъявленном войскам Паулюса:

«Мы гарантируем всем прекратившим сопротивление офицерам и солдатам жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или любую страну, куда изъявят желание военнопленные.

Всему личному составу сдавшихся войск сохраняем военную форму, знаки различия и ордена, личные вещи, ценности, а высшему офицерскому составу — холодное оружие.

Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам немедленно будет установлено нормальное питание.

Всем раненым, больным и обмороженным будет оказана медицинская помощь…»

А теперь вспомним о временах отступления нашей армии. В те трагические месяцы поражений немало наших частей, дивизий и даже армий оказалось в окружении. И не было случаев, чтобы немецкое командование любых рангов предъявило бы тем, кто оказался в безвыходном положении, такого рода гуманный ультиматум. Сколько штабных документов попадало в наши руки во время войны, сколько было найдено в архивах вермахта после войны — мы не обнаружили ни одного (ни одного!) документа, свидетельствующего о милосердии к пленным советским воинам. Наоборот, было найдено много приказов немецкого командования, не только поощрявших, но и требовавших жестокого обращения с советскими военнопленными. Истязания, расстрелы — обычное дело. Об этом говорят и трагические цифры: по немецким данным, из 5 миллионов 700 тысяч попавших в плен фашисты уничтожили 3 миллиона 300 тысяч наших воинов…

Все международные законы, определяющие гуманное отношение к пленным, были гитлеровцами попраны!

Не будем кривить душой: ультиматум преследовал главную цель — быстрее завершить Сталинградскую битву и сохранить жизнь наших людей, избежать потерь, которые были неизбежны при ликвидации окруженной группировки Паулюса. Но это, безусловно, был и акт милосердия по отношению к пленным. Об этом свидетельствует судьба самого Паулюса. Пленному генерал-фельдмаршалу была создана в плену нормальная обстановка. Вернувшись из плена, он не предъявлял к нам никаких претензий. Как тут не вспомнить генерал-лейтенанта Дмитрия Михайловича Карбышева, которого в 1945 году зверски замучили в Маутхаузене — в зимнюю стужу вывели во двор и обливали водой из брандспойтов до тех пор, пока он не обледенел.