Михаил Супотницкий - Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода [без иллюстраций]

Первые попытки специфической профилактики чумы.По аналогии оспопрививанием, врачи пытались прививать здоровым людям содержимое бубонов, взятое от больных с нетяжелым течением чумы. Их мнения об эффективности этого способа сразу же разошлись. Доктор Дженнет, бывший главным врачом французской армии, действовавшей в Египте в 1798 г., утверждал, что он прививал себе чуму ланцетом без каких-либо вредных последствий. Виллие (1828), усомнился в достоверности этого эксперимента. Он привел пример с русским лекарем, который в Константинополе поставил аналогичный эксперимент на себе самом «и еще на каких-то людях», но через несколько дней они все погибли от чумы.

Однако попытки найти средство специфической профилактики чумы продолжались в рамках других эмпирических обобщений. Было замечено, что в стране, подверженной чуме, в то время когда она там свирепствовала, исчезала натуральная оспа, и наоборот. Считалось, что та и другая болезни не могут существовать вместе. Поэтому привитие коровьей оспы в начале XIX столетия предлагалось некоторыми исследователями (например, Мак-Грегором) в качестве предупредительного средства как от натуральной оспы, так и от чумы.

Появление учения о контагиозно-миазматической болезни.К началу XIX столетия исследователям стало совершенно очевидно, что теория контагионистов не охватывает и не объясняет всю совокупность фактов, наблюдавшихся во время эпидемий чумы.

Чумной яд. В добактериологический период контагионисты не могли дать ответ на следующие вопросы. Что же все-таки представляет собой чумный яд? Из каких ингредиентов он образуется? И где он образуется? В период господствования чумы, когда последовательно тянется целый ряд чумных эпидемий, преобладало учение об образовании чумного яда на Востоке, но когда генетическая связь с началом появления первой эпидемии разрывалась, то появление чумного яда не находило иных объяснений, кроме как путем его самобытного (аутохтонного) образования в Европе. Однако гипотеза об аутохтонном происхождении чумы теряла фактическую почву из-за простого логического приема ее противников, — раз после исчезновения из Европы чума вновь не появляется среди населения, живущего в самых ужасных условиях, то она должна быть сначала занесена в виде какого-то зародыша.

«Участие» местности в заражении людей чумой. Все исследователи чумы, независимо от точки зрения, разделяемой ими по вопросу о ее заразительности, главными условиями, способствующими появлению этой болезни, считали социальное неблагополучие. Врачи, бывшие очевидцами эпидемий чумы в Египте, Сирии, Армении, Турции и других местах, приводили свои доказательства в пользу данного условия.

Однако не находило объяснения то обстоятельство, что появившись в какой-либо местности, «чумная зараза» при действии одних и тех же социальных факторов обнаруживает различную заболеваемость, «возрастает и ослабевает то медленно, то быстро, имеет отдельные или множественные вспышки, то тяжелые, то легкие», т. е. зависит от временных и местных факторов («предрасположений»), которые и влияют на ход эпидемии (Щепотьев Н.К., 1884).

Наблюдения, сделанные во время эпидемий, показывали, что есть местности, где чума никогда не развивалась, несмотря на ее занос и на то, что население таких местностей находилось в весьма плохих гигиенических условиях. Таковыми были в те годы Моара-Эль-Ноаман в Сирии; Шизур и Гарзем в Месопотамии, гора Сафи на Мальте, гора Алем-Даж в 5 милях от Константинополя. Выселение на относительно не восприимчивые к чуме местности гарантировало в большинстве случаев от заболевания во время эпидемии. Такие факты наблюдались в Константинополе, в Сирии и на острове Мальта, где люди выселялись в грязные деревни, расположенные на скалистой почве; и среди них заболевания чумой прекращались. В эпидемию чумы на Мальте 1813 г. большая часть жителей города Москалы, выселившаяся на соседние с городом холмы, оставалась свободной от чумы. Точно так же многие жители города Астрахани, выселившиеся во время чумы 1728 г. на бугры, находились «в целом здравии», тогда как в самом городе в июне умирало от «язвы» по 50 человек в день.

Посещая восточные страны, европейские ученые обнаружили, что там, на случай чумы, у населения вековым опытом выработано определенное защитное поведение. Когда болезнь начиналась с наиболее тяжелых своих форм, в особенности выражающихся, как тогда считалось, апоплексическими ударами (pestis siderans), народ немедленно бросал свои жилища и выселялся в горы и леса и выжидал там, пока чумной яд уйдет из селения или города. На Востоке жители считали (Персия, Индия, Китай), что чумной яд выходит из земли (!). Вековой опыт оправдывал спасительность такой меры; выселившееся население переставало подвергаться действию чумного яда, в то время как это действие проявлялось в поселении. По его исчезновению жители спокойно возвращались в свои дома и без всякой дезинфекции находили свои вещи не заразными (Архангельский Г.Ф., 1879).

Во время эпидемии чумы в российском Закавказье в окрестностях Александрополя и Эривани в 1840–1841 гг. «чумная зараза» не проникала в Персию; хотя население обоих стран находилось в постоянных отношениях с зараженными местами посредством Эрзерумско-Тавриз-ской дороги (Щепотьев Н.К., 1884).

Государственные карантины и другие ограничительные меры не препятствовали чуме распространяться за пределы оцепленной местности и не оказывали заметного влияния на ход эпидемий. Карантины Марселя не задержали распространения чумы в Провансе в 1720 г.; они также не спасли Сирию от чумы в 1837 г.

Указав на тот факт, что эпидемия чумы 1840–1841 гг. локализировалась в окрестностях Александрополя и Эривани, не распространившись из этого тесного круга ни на восток, ни на север, личный врач персидского шаха Толозан писал в те годы: «Можно было бы думать, что меры ограничительные играли большую роль в этом ограничении заразы юго-западным краем азиатских русских владений; но те же меры, еще более многочисленные и более энергичные, примененные в 1828 и 1829 гг., не препятствовали, однако ж, этой болезни распространиться в 1830 г. до мест, соседних с Каспийским морем. С 1804 до 1818 г. этими мерами ни разу не удалось отвратить разлив чумы в Грузии по восточным и северным склонам Кавказа и до центра южной России. Напротив, чумная эпидемия 1840–1841 гг., хотя была очень интенсивна в Эрзеруме, не распространилась ни к Трапезунду, ни к Константинополю; она угасла на месте и не проникла в Азербайджан, — северную провинцию Персии, смежную с Закавказьем, хотя и не было принято против нее никаких ограничительных мер, достойных этого названия» (цит. по Щепотьеву Н.К., 1884).