Константин Вержбицкий - Развитие системы принципата при императоре Тиберии (14–37 гг. н. э.)

Не менее важны для правильного понимания политических взглядов нашего автора встречающиеся в "Анналах" лирические отступления, в которых Тацит излагает свои взгляды относительно задач и принципов историописания. Один из таких "теоретических пассажей", занимающий две главы VI книги "Анналов" (ibidem, IV, 32–33), мы позволим себе разобрать более подробно.

Тацит начинает с того, что защищается от воображаемого упрёка, объясняя, что именно побудило его взяться за описание мрачных десятилетий эпохи террористического режима (ibidem, IV, 32). История не знает мелочей, как бы говорит он, и нередко незначительные на первый взгляд события являются симптомами важных перемен в государстве: " non tamen sine usu fuerit introspicere illa primo aspectu levia ex quis magnarum saepe rerum motus oriuntur " (ibidem).

"Всеми государствами и народами", — пишет далее Тацит, — "правят или народ, или знатнейшие, или самодержавные властители; наилучший образ правления, который сочетал бы и то, и другое, и третье, легче превозносить на словах, чем осуществить на деле, а если он и встречается, то не может быть долговечным. Итак, подобно тому, как некогда при всесилии плебса требовалось знать его природу и уметь с ним обращаться или как при власти патрициев наиболее искусными в ведении государственных дел и сведущими считались те, кто тщательно изучил мысли сената и оптиматов, так и после государственного переворота, когда римское государство управляется не иначе, чем если бы над ним стоял самодержец, будет полезным собрать и рассмотреть все особенности этого времени, потому что мало кто благодаря собственной проницательности отличает честное от дурного и полезное от губительного, а большинство учится этому на чужих судьбах" (ibidem, IV, 33). [106] Цит. по русскому переводу А. С. Бобовича: Корнелий Тацит. Анналы // Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Т. I. М., 1993. С. 129–130.

Как видно из приведённого выше отрывка, Тациту был не чужд широко распространённый в античности взгляд, согласно которому занятие историей преследовало, в первую очередь, дидактические цели. Однако, наделённый практическим и, в этом смысле, истинно римским складом ума, Корнелий Тацит рассматривает эту дидактическую функцию истории не в виде отвлечённой назидательности: его труд, по мысли автора, должен принести пользу тому, кто готовит себя к активной общественной деятельности при Цезарях.

Чтобы преуспеть на общественном поприще необходимо иметь верное представление относительно основополагающих социальных и политических условий своего времени. Подобно тому, как суверенитет народа и могущество оптиматов были характерны для республики, отличительной чертой императорской эпохи является сосредоточение всей власти в руках принцепса. Каждая форма правления имеет свои положительные и отрицательные стороны (идеальный государственный строй Тацит, по-видимому, считал утопией), и, поэтому должно правильно пользоваться первыми и избегать последних, — такова, насколько мы можем судить, главная мысль процитированного выше отрывка.

Отрицательная сторона императорского режима — произвол принцепсов и интриги их приближённых, и Тацит не пожалел тёмных красок на их изображение в "Анналах". Однако это не означает, что у старого порядка не было столь же серьёзных минусов, или что они были не известны Тациту. [107] Syme R. Tacitus. Vol. II. P. 547–548.

Огромное тело римского государства уже давно не могло обходиться без твёрдой направляющей руки, и Тацит желает не перемены существующего строя, но хорошего принцепса ( capax imperii ), [108] Ibidem. Vol. I. P. 58. способного успешно справиться с нелёгкой задачей, — достойно управлять людьми, которые не в состоянии выносить ни подлинной свободы, ни настоящего рабства: " sed imperaturus es hominibus qui, nec totam servitutem pati possunt nec totam libertatem " (Tac. Hist., I, 16).

Однако далеко не всегда случается так, что умершему императору наследует достойный преемник. Рим ко времени Тацита видел уже немало дурных правителей, и ничто не могло предотвратить их появления в будущем. [109] По мнению некоторых исследователей (И. М. Гревс, Э. Параторе), своего рода гарантией от новых рецидивов "террористического режима" Тацит считал адоптивную систему престолонаследия (см. ниже). Более справедливой, однако, представляется точка зрения Р. Сайма, согласно которому, Тацит не придавал системе престолонаследия особого значения (Syme R. The political opinion of Tacitus // Ten studies in Tacitus. Oxford, 1970. P. 134). Для римского историка важны не отвлечённые политические доктрины, но персоналии, capaces imperii. Поэтому следующим поколениям римских граждан будет полезно узнать, каково это — жить и заниматься государственной деятельностью в правление Тиберия, Калигулы, Нерона или Домициана. Но чтобы exempla virtutis и exempla vitii , содержащиеся в его трудах, могли принести пользу читателю, это должны быть истинные, взятые из жизни примеры доблести и порока, поданные к тому же в правдивом и достоверном освещении. Таким образом, требование объективного освещения изложенных фактов органически вырастает из взятой на себя историком задачи — только так он мог научить своих соотечественников быть полезными государству даже находясь под властью правителей, враждебных доблести: "… posse etiam sub malis principibus magnos viros esse, obsequiumque ac modestiam, si industria ac vigor adsint, eo laudis excedere, quo plerique per abrupta, sed in nullum rei publicae usum ambitiosa morte inclaruerunt " (Tac. Agr., 42).

Наконец, помимо аргументов так сказать логического порядка у нас есть возможность проверить данные Тацита свидетельством современника Тиберия, Луция Аннея Сенеки Младшего, значительная часть жизни которого пришлась на те годы, когда Римом управлял приёмный сын основателя империи. [110] Принято считать, что Луций Анней Сенека родился в 4 г. до н. э. Следовательно, в год смерти Августа ему было 17–18 лет, и около 40 — в год смерти Тиберия. О его жизни и творчестве см.: Фаминский В. Религиозно-нравственные воззрения Л. Аннея Сенеки (Философа) и их отношения к христианству. Киев, 1906; Виппер Р. Ю. Этические и религиозные воззрения Сенеки // ВДИ, 1948, № 1; Ошеров С. А. 1) Сенека. От Рима к миру // Луций Анней Сенека. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977. С. 324–352; 2) Сенека — драматург // Луций Анней Сенека. Трагедии. М., 1983. С. 351–381; Pernice G. Seneca morale. Tortona, 1964; Bingel J. Seneca und die Dichtung. Heidelberg, 1974; Seneca / Ed. By C. D. N. Costa. London, Boston, 1974; Sorensen V. Seneca: Ein Humanist an Neros Hof. Munchen, 1985. То, что мы узнаем о времени Тиберия из его сочинений ("О благодеяниях", "Нравственные письма к Луциллию") хорошо вписывается в нарисованную Тацитом картину: те же бесчинства доносчиков, терзавших государство хуже всякой междоусобной войны; то же чувство собственной незащищенности, отравлявшее жизнь даже самым знатным и богатым римлянам. В памяти Сенеки правление Тиберия запечатлелось как эпоха жестокого террора и связанного с ним страха за свою жизнь, который глубоко пропитал высшие слои римского общества. Привлекать чрезмерное внимание к своей персоне в те годы было опасно, а принцип "живи незаметно" многим казался тогда воплощением житейской мудрости (Senec. De benef., III, 26; Epist. LV, 3).