Виктор Парфёнов - Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика [(Античная библиотека. Исследования]

Однако Августа Интересовали не только проблемы торговли: об этом свидетельствует информация об индийском посольстве 20 г. до н. э. Со слов Николая Дамасского, который встретился с послами в Антиохии и ознакомился с личным посланием индийского царя Августу (письмо было написано на пергаменте по-гречески), Страбон передает, что индийский контрагент Августа предоставлял римлянам право свободного прохода Через свою страну и обещал всестороннее содействие (XV. 1. 73). Из контекста ясно, что речь шла в первую очередь о военном сотрудничестве. Дион Кассий (LIV. 9. 8) подтверждает, что в 20 г. до н. э. на Самосе был заключен по всем правилам союзный договор между Августом и правителем одного из индийских государств. Думается, антипарфянская направленность этого договора очевидна. Есть основания полагать, Что формальный римско-индийский союз являлся составной частью широкомасштабного дипломатического наступления, предпринятого Августом на исходе 20-х гг. до н. э., в результате которого парфяне возвратили трофейные римские знамена и пленных.

Поээия, монументальная пропаганда, колоссального объема монетная эмиссия [146] Mattingly Н. Nrs. 56–59, 332, 410–423, 427–429, 679–681, 703. — все это было призвано прочно запечатлеть успех Августа в умах всех обитателей Римской мировой державы. Для сравнения заметим, что подобное же достижение Антония, который в 34 г. до н. э. добился возврата индийским царем римских знамен и пленных, утраченных в кампании 36 г., известно только благодаря Диону Кассию (XLIX. 44. 2). Чтобы понять, почему Август придавал такое значение соглашению 20 г. до н. э. между Римом и Парфией, [147] Не вполне ясно, был ли тогда заключен формальный мирный договор. См.: Sherwin-White А. N. Ор. cit. Р. 324. № 3. придется обратиться к обстоятельствам его заключения.

Дион Кассий (LIV. 8. 1) и Юстин (XLII. 5. 10) утверждают, что парфянский царь уступил требованиям римлян, испугавшись войны из-за невыполнения им некоторых прежних обязательств, о которых мы, правда, ничего не знаем. Реальной ли была эта угроза? Надо признать, что Август блестяще разыграл эту комбинацию, создав полную иллюзию серьезной подготовки к вторжению. В Сирию, в дополнение к развернутым в этой провинции легионам, прибыла с Запада новая армия под командованием Тиберия, пасынка императора. [148] Vell. П. 94. 4; Suet. Tib. 14. 3; Dio Cass. LIV. 9. 6. Светоний и Дион Кассий упоминают о том, что когда Тиберий, ведя войско через Македонию, посетил поле битвы при Филиппах (может быть, чтобы отдать дань памяти похороненного там своего деда Ливия Друза, который сражался на стороне республиканцев и покончил с собой после их разгрома, — Vell. II. 71. 2), то на алтарях, воздвигнутых Антонием в честь победы (примечательно, что у Светония вместо Антония фигурируют безликие «победоносные легионы»), сам собою вспыхнул огонь — предзнаменование великого будущего для молодого вождя.

Существует соблазнительная гипотеза, согласно которой экспедиция Тиберия в Армению для утверждения там на престоле римского ставленника Тиграна предшествовала соглашению с Парфией и таким образом создавала угрозу комбинированного наступления римских войск из Армении и Сирии. А. Н. Шервин-Уайт отвергает такую возможность на том основании, что Тиберий лично принял от парфян знамена и пленных и, следовательно, его армянская экспедиция имела место после этого события. [149] Sherwin-White А. N. Ор. cit. Р. 323. В подтверждение мнения английского исследователя можно сослаться на Диона Кассия (LIV. 8. 1; 9. 4–5), излагающего события именно в такой последовательности. Однако большинство авторов сообщает, что восстановление римского протектората над Арменией предшествовало урегулированию отношений с Парфией. [150] Strab. XVII. 1. 54; Vell. II. 94. 4; Suet. Aug. 21. 3; Tib. 9. 1. Если это соответствует действительности (а веских оснований для сомнений нет), то надо признать, что у парфянского царя были основания для тревоги, более того, для него ситуация должна была выглядеть достаточно зловеще: Рим свернул свою военную активность на Западе, армия во главе с Тиберием перебрасывается на Восток и оккупирует Армению, угрожая вторжением в самое сердце державы Аршакидов. К сирийским легионам прибывает сам Август. Наконец, Рим заключает союз с одним из индийских государств, создавая для Парфии угрозу еще и с востока.

И, учитывая довольно шаткое положение Фраата на престоле, не приходится удивляться, что он пошел на уступки, которые, во всяком случае, не задевали жизненно важных интересов Парфии. Мог быть доволен и Август, которому было важно убедить общественное мнение в том, что условия соглашения продиктованы Римом «с позиции силы».

Самое интересное заключается в том, что вся проведенная Августом операция фактически являлась грандиозным военно-дипломатическим шантажом — большой войны властелин Рима опасался не меньше, если не больше, чем парфянский царь. Косвенное, но, думается, веское свидетельство этого — отсутствие в тот момент на Востоке Агриппы, «организатора победы» Октавиана в гражданской войне, лучшего полководца Империи и фактического руководителя армии. Ясно, что приоритет отдавался дипломатическим методам, не исключавшим, конечно, силового давления, но только до определенного предела.

Обстоятельный анализ причин отказа Августа от решения парфянской проблемы военным путем содержится в исследовании Шервин-Уайта [151] Sherwin-White А. N. Ор. cit. Р. 328–333. доводы которого трудно оспаривать, в особенности главный: «Основной причиной отказа Августа было нежелание подвергнуться возможности военного поражения, которое могло вызвать крушение его режима». [152] Ibid. Р. 333. И действительно, риск такого поражения был налицо — существовавшие структура и тактика римской армии уже продемонстрировали свою неэффективность против парфянской панцирной кавалерии и конных лучников и, как заметил Э. Габба, требовали коренной реорганизации, чтобы были шансы на успех войны на Востоке. [153] Gabba Е. Per la storia dell' esercito romano in etit imperiale. Bologna, 1974. Р. 47. Однако, как отмечал еще Эд. Мейер, такая реорганизация потребовала бы отказа Августа от коренных принципов его внутренней политики и полного напряжения всех сил Рима, на что первый принцепс пойти не мог. [154] Меуег Ed. Kaiser Augustus // Меуег Ed. Kleine Schriften zur Geschichtstheorie und zur wirtschaftlichen und politischen Geschichte des Altertums. Наllе, 1910. S. 487. Кроме того, даже в случае полной удачи восточный поход, как показал пример Александра, требовал углубиться в просторы Азии на много лет, что для Августа, в отличие от македонского завоевателя, было совершенно неприемлемо. Доверить столь масштабное предприятие другому лицу император не мог по политическим соображениям — справедливо указал М. А. Леви, что «для Октавиана восточная проблема имела достаточно заметный персональный аспект». [155] Levi М. А. Il tempo di Augusto. Firenze, 1971. Р. 374. Иными словами, парфянский поход являлся неотъемлемой частью политического наследия Цезаря, монопольное право на которую имел только император, не говоря уже о том, что победитель Востока значительно укрепил бы свой авторитет политического лидера. Предоставить командование человеку, которому Август доверял бы абсолютно (если таковой вообще существовал), было невозможно: пасынки императора Тиберий и тем более Друз были еще слишком молоды и неопытны, Агриппа же, второй человек в государстве, зять (после смерти Марцелла), соправитель и предполагаемый преемник Августа, был правой рукой принцепса [156] По словам Мецената, с которым Август советовался о кандидатуре нового мужа для овдовевшей Юлии, Агриппа достиг такого положения в государстве, что должен был либо стать зятем принцепса, либо умереть (Dio Cass. LIV. 6. 5). и не имел возможности оставить государственные дела для похода на Восток.