Виктор Парфёнов - Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика [(Античная библиотека. Исследования]

Очевидно, Гай Цезарь прибыл на Восток с войсками — в дополнение к развернутым на восточных рубежах Римской империи соединениям. [167] Sherwin-White А. N. Ор. cit. Р. 326. Кроме того, из Египта были переброшены подкрепления под командованием трибуна преторианской когорты (Dio Cass. LV. 10а. 1). Таким образом, в Сирии должна была сконцентрироваться мощная войсковая группировка, и римляне дали понять своему контрагенту, что настроены они решительно. [168] Уже упоминавшаяся мессенекая надпись и пизанский кенотаф Гая доказывают, что во время его консулата (1 г. н. э.) римские Войска вели боевые действия за пределами своей территории (ultra finis extremas рориН Romani), «победив или принудив к покорности самые воинственные и величайшие народы» (ILS. 140. Lin. 10–13). Основываясь на этих данных, Дж. Зетцель приходит к заключению, что «командование Гая на Востоке явно имело большее военное значение, чем мы привыкли считать, и, хотя мы все еще находимся в неведении относительно сущности кампании Гая в 1 г. н. э., больше нельзя игнорировать само ее наличие» (Zetzel J. Е. О. Ор. cit. Р. 266). В то же время Август, по словам Диона Кассия, войны с Парфией не желал и боялся такого поворота событий (LV. 10. 21).

Поэтому в ход был пущен уже отработанный в 20 г. до н. э. сценарий: кроме бряцания оружием, Август постарался активизировать деятельность проримской «партии» в Армении и тем самым выбить из рук парфян этот козырь. [169] Dio Cass. LV. 10. 20–21. Существует мнение, что Гай Цезарь совершил две экспедиции в Армению — до и после встречи с Фраатаком (Бокщанин А. Г. Указ. соч. С. 166 сл.). Однако эта версия не находит подтверждения в источниках, согласно которым вторжение римлян в Армению произошло после прибытия Гая в Сирию и нового соглашения с парфянами: Vell. 11. 101. 13; 102. 2; Dio Cass. LV. 10. 7; 1Оа. 4–8. См. к этому: Zetzel J. Е. G. Ор. cit. Р. 265. Если бы попытка силового решения армянской проблемы была предпринята раньше, т. е. в момент, когда римско-парфянские отношения оказались на грани разрыва, это неминуемо означало бы большую войну, а такой вариант инструкции Августа Гаю Цезарю должны были исключать категорически.

Учтя все эти обстоятельства, Фраатак, положение которого натроне было довольно шатким, счел необходимым пойти на примирение. Личная встреча молодого парфянского царя с наследником римского принцепса описана ее очевидцем Веллеем Патеркулом, который начинал тогда свою военную карьеру и находился в свите Гая (Vell. II. 101. 1–3). Эта встреча, сопровождавшаяся взаимной демонстрацией военной мощи, все же проходила в подчеркнуто доверительной атмосфере. [170] «Саммит» на Евфрате принято датировать 1 г. н. э. Не исключено, однако, что встреча состоялась на следующий год. См.: Anderson G. С. The Eastern Frontier under Augustus // САН. 1934. Vol. 10. P. 275. Note 3; Zetzel J. Е. G. Ор. cit. P. 261. Результатом ее явилось взаимоприемлемое соглашение, вновь снявшее для Рима остроту «восточного вопроса». На этот раз оно было оформлено в виде договора о дружбе и союзе между двумя державами. [171] По мнению А. Н. Шервин-Уайта, формальный договор не мог быть заключен в 20 г. до н. э., потому что тогда «признание равенства Парфии не отвечало намерениям Августа — ее следовало представить принужденной к покорности» (Sherwin-White А. N. ар. cit. Р. 324). к тому же гораздо логичнее приурочить заключение договора к первой римско-парфянской встрече на высшем уровне. Сами условия договора известны плохо — наш основной источник сообщает только, что Парфия отказывалась от претензий на Армению, а римляне обязались удерживать у себя братьев Фраатака (Dio Cass. LV. 10а. 4). Отсюда, кстати, ясно, что, во-первых, требование Фраатака вернуть из Рима его сводных братьев было выдвинуто отнюдь не всерьез, а во-вторых что выдача в свое время Фраатом IV заложников Августу означала не признание зависимости Парфии от Рима, а стремление убрать подальше нежелательных претендентов на престол (что было подмечено у же античными авторами. Ср.: Strab. XVI. 1. 28; Таc. Аnn. п. 1. 2). Впоследствии этот договор высоко оценивался не только Парфией, но и Римом: когда уже при Тиберии состоялась встреча царя Артабана с Германиком, последний не пожалел высоких слов для восхваления римско-парфянской дружбы (Таc. Аnn. 11. 58. 2).

Сложившимся при Августе отношениям Рима и Парфии была суждена долгая жизнь. Хотя не вызывает особых возражений мнение М. А. Леви о том, что сам принцепс считал найденное решение паллиативным, а парфянскую проблему — по-прежнему открытой, [172] Levi М. А. ар. сit. Р. 385. это «временное явление» оказалось на редкость постоянным, пережив и Парфию, и Рим. [173] Г. Бенгтсон считает, что состояние римско-парфянского дуализма «нашло свой конец только вместе с крушением Парфянского царства» (Bengtson Н. Kaiser Augustus. Мiiпсhеп, 1981. s. 75). Фактически же оно было унаследовано державой Сассанидов и Византией. Рецидивы завоевательных амбиций (как правило, римской стороны) лишь подтвердили впоследствии невозможность существенно поколебать сложившееся соотношение сил. Главной причиной столь продолжительного мирного сосуществования двух великих держав древности было отнюдь не стремление Августа к «миру и консолидации» [174] Anderson G. С. Ор. cit. Р. 256. и даже не опасение того, что «покорение Парфии лишь поставило бы Рим перед новыми опасными соседями…». [175] Meyer Н. D. Ор. cit. S. 8 f. Если учесть довольно смутные географические представления римлян о Востоке, такого рода геополитические соображения едва ли приходили Августу в голову. Рим не собирался отказываться от идеи военного разгрома Парфии, иное дело, что она рассматривалась пока в качестве довольно отдаленной перспективы. [176] Bowersock G. Ор. cit. Р. 173. Главным сдерживающим фактором в отношениях Рима и Парфии был, и это следует подчеркнуть со всей определенностью, военно-стратегический паритет, хотя недостатка в желании изменить его в свою пользу у Августа явно не было.

После Испанской войны и нормализации отношений с Парфией в Риме на смену воинственной риторике приходят иные мотивы. Теперь «Юлиевых приказов не нарушают ни те, что пьют из глубокого Данувия, ни геты, ни серы и коварные персы, ни рожденные у реки Танаиса» (Ног. Od. IV. 15. 21–24). Самые отдаленные уголки Земли признали власть римлян, Августу подвластно все на этом свете (Ovid. Fast. 11. 138). Подобными сентенциями изобилует римская литература «века Августа», [177] Verg. Аеп. VIII. 720–728; Ног. Carm. saec. 53–56; Od. IV. 5. 25–28; 14. 41–48; Epist. 11. 1. 253–256; Ovid. Fast. 1. 701–702, 709–719; 11. 225–230, 831–832, 857–862; VI. 359–360; Trist. IV. 2. 1–2; Epist. 1.4.29–30; Veit. 11. 89. 6; 126; 131. хотя «певец любви, певец богов» на собственном опыте убедился, насколько далеки они от реальности. [178] Ovid. Epist. 1. 2. 81–82; 11. 5. 17–18.