Клиффорд Фауст - Великий торговый путь от Петербурга до Пекина [История российско-китайских отношений в XVIII–XIX веках]

Несмотря на скромный размер торгового пригорода, западные путешественники, в том числе русские люди, испытывали от увиденного ими поочередно удивление и отвращение. Русский путешественник XIX века Павел Яковлевич Пясецкий оставил такую заметку: «При входе на улицу меня поразила необычность увиденной картины, так как мне показалось, будто я перенесся в иной мир. Все, что мне открылось, не имело ни малейшего сходства с тем, что мне пришлось созерцать в Европе». Километра через полтора пути от Кяхты до Маймачена от европейской цивилизации не осталось ни малейшего следа. Улицы и здания внутри города выглядели выровненными самым тщательным образом. Главные проспекты имели приблизительно 6–7,5 метра в ширину, практически достаточную для любой торговой деятельности. Однако все остальные улицы и переулки были настолько узкими, что путешественники упорно сетовали на трудность перемещения по городу, по крайней мере на русских дрожках. Тем не менее сами здания выглядели довольно просторными, построенными в стиле китайского внутреннего двора с жилыми помещениями, кухней, складами и прочими постройками, расположенными по периметру центрального двора. На внешних воротах такого двора обычно можно было прочитать имя владельца, название его учреждения и иероглифы с пожеланиями «удачи» и «долгих лет жизни». В таком дворе часто держали собак для охраны домашнего добра, а на небольших огородах выращивали овощи, необходимые для традиционной китайской кухни. Хотя большинство западных посетителей видели этот город местом неопрятным, переполненным населением, шумным и непривлекательным, частные внутренние дворы и дома выглядели идеально чистыми, опрятными и уютными. Обмен товарами обычно проходил во внутреннем дворе купца, где тот хранил свои товары помещениях, в удобных для их показа потенциальным покупателям. Как и ожидалось, обсуждение качества товара и его цены происходило за обильным чаепитием и поглощением выпечки.

Самыми заметными публичными сооружениями считались храмы в стиле пагоды, один из которых находился точно в центре города, роскошные палаты маньчжурского коменданта Маймачена и пограничного района, а также местный театр. Русские посетители торгового города, когда им это разрешалось, с огромным удовольствием посещали представления классической китайской оперы с ее колоритом непереводимого языка. Юго-западную оконечность города заселили бухаритины. Такое практически родовое название присвоили всем монголам, занимавшимся торговлей одновременно с русскими и китайскими купцами. Внешне, если не брать в расчет отсутствие у них привычки к личной гигиене, случайному наблюдателю не дано было отличить от китайцев и маньчжуров, так как они носили китайское платье.

Одна особенность этого города поражала почти всех западных его посетителей как необычный и неестественный казус — отсутствие на улицах представительниц прекрасного пола из-за введенного запрета китайского правительства, строго соблюдавшегося на протяжении XVIII века (с переходом в век XX). Объяснением такого положения вещей было желание чиновников Лифаньюаня не допустить того, чтобы китайские купцы навсегда оседали в этом чужом для них регионе и воспринимали опасные для властей западные традиции. Тем не менее эти купцы все-таки находили плотские утешения. Не одни только женщины Кяхты «обогащались за их счет, поступаясь собственной [женской] честью», но и богатые купцы, судя по дошедшим до нас сведениям, заводили монгольских любовниц. Несколько раз китайцам выдвигалось обвинение в педерастии, так Джон Кокрейн в начале XIX века называл это «то ужасное вырождение, которое, как говорят, поражает все сословия их общества».

Поскольку торговая деятельность переместилась из Угры в район Кяхты — Маймачена, там, то есть на монгольской стороне границы, развилась весьма затейливая административная структура. Непосредственные правоохранительные и управленческие функции на границе находились в ведении маньчжурского вана, известного как дзаргучей (чжаэр-гуцзи). Он подчинялся своему руководству в Угре, а также отчитывался в своей работе непосредственно перед Лифаньюанем; кандидатов на пост вана Маймачена подбирали из числа чиновников Лифаньюаня на срок два года. От него требовалось осуществлять надзор за торговлей и деятельностью купцов, следить за общественным порядком на подведомственной территории, но без каких-либо инициативных распоряжений на месте. Обычно на этот пост назначали мужчин солидных и образованных, хотя нередко по китайской традиции сюда мог попасть провинившийся чиновник, отправленный в «ссылку» на перевоспитание. Зарплата выплачивалась из расчета 1 лян в сутки.

Увеличение такого скромного жалованья, однако, было возможно за счет «подношений» и взяток со стороны купцов, причем увеличение сразу в несколько раз. Все незначительные препирательства и споры рассматривались сначала у дзаргучея, и, только если ему не удавалось уладить дело на местном уровне, их передавали чиновникам в Угру или Пекин. Ему предоставлялось право судить и отправлять в отставку всех государственных служащих, занимавших в Табели о рангах положение ниже, чем его собственное.

Самая важная задача дзаргучея состояла в регулировании торговли и деятельности купцов. Он выступал в качестве некоего сдерживающего фактора, призывал отдельных китайских купцов к порядку, предотвращал ожесточенную конкуренцию между ними, осуществлял определенную стандартизацию цены и предложения, а в случае необходимости проводил консультации с русским комендантом Кяхты. Уже в 1720 году в Лифаньюане приступили к внедрению жестких и последовательных предписаний по поведению китайских и иноземных купцов на территории Монголии. Пристальное наблюдение за деятельностью русских купцов в главном монгольском городе Угре осуществлял высокопоставленный племенной предводитель из Центральной Монголии хан племени тушету халха-монголов, и он же регулярно отправлял в Лифаньюань информацию об общем объеме товаров, проданных в его городе, а также о числе участников торговых сделок. В Лифаньюане требовали от всех китайских купцов, прибывавших из Китая, подтверждения надлежащего и строгого исполнения запрета на оборот боеприпасов, товаров военного назначения в целом, а также еще некоторых предметов. За нарушение данного запрета предполагалось строгое наказание. Ради обеспечения безусловного исполнения данных мер из Лифаньюаня в качестве помощника тушету-хану присылали своего сотрудника и никогда не забывали менять его каждые два года. Со временем такие пекинские чиновники все больше подчиняли тушету-хана своей воле, хотя формально предводитель пользовался всей полнотой власти в Восточной и Северной Монголии, даже после заключения Кяхтинского договора.