Клиффорд Фауст - Великий торговый путь от Петербурга до Пекина [История российско-китайских отношений в XVIII–XIX веках]

Постепенно с поступлением все новых инструкций ужесточался контроль над торговлей с русскими купцами и максимально запиралась на замок общая граница. В 1727 году из Пекина поступило распоряжение о необходимости особых усилий по предотвращению тайного пересечения границы со стороны соседней страны сибирскими коренными жителями («русскими халха-монголами»), В случае хищения лошадей (предположительно с пересечением границы) безотлагательно требовалось открыть расследование, а затем приложить все усилия для преследования конокрадов, их выявления и возвращения лошадей хозяину. Если вернуть похищенных лошадей не удалось, их владельцам полагалось возмещение утраченного имущества за счет сотрудников пограничной заставы, на территории которой случилось воровство. В случае участия в таком деле беглецов с монгольской территории и их возвращения на родину обращаться с ними следовало сурово. То есть не кормить и не предоставлять предметы первой необходимости за государственный счет. Главный маньчжурский страж границы — дзаргучей получал особые указания по поводу категорического воздержания от поборов на товары, приобретенные у русских купцов, так как в Пекине истолковали положения Кяхтинского договора в свете запрета на любое добавочное налогообложение. В заключение его обязали пересылать в Лифаньюань всю корреспонденцию, прибывавшую из российского Сената. Ради того, чтобы все монголы бассейна Кяхты в приграничных районах уяснили и исполняли требования этих новых для них инструкций, их специально отпечатали и раздали максимально возможному числу жителей.

Точно так же, как и российская сторона, маньчжуры пытались надежно перекрыть границу для всех дезертиров и беглецов, а также для купцов, уклонявшихся от предписанных маршрутов перемещения. Цепочку мелких военных постов, известных как калунь, маньчжуры выставили как раз напротив российских караулов. Эти посты охраняли гарнизоны из нескольких солдат во главе с младшим чином. Линию границы обозначили пирамидками из камней, так же как на русской ее стороне.

С годами в Лифаньюане санкционировали размещение в Угре императорского представителя, сменяемого каждые три года, чтобы он не успел «прижиться», обзавестись полезными связями и пристраститься к взяткам. В Военном совете императора (бинбу) потребовали, чтобы этот представитель запретил продажу русским купцам товаров фактической или потенциальной военной ценности (селитру, рог вола, железо высокого качества). Китайских торговцев, «украдкой» проникающих на территорию Монголии, предписывалось задерживать и препровождать в совет по наказаниям (синбу) для проведения судебного расследования. Чиновников, которым доверили охрану пограничных переходов, пренебрегших своими обязанностями, следовало отстранять от должности, а их начальники подлежали разжалованию на пять разрядов и перемещению на другую работу. Этот императорский чиновник нового рода, как нам кажется, позже превратился в полноправного императорского наместника в Угре (кулунь банышг-дацян). Подчиненный ему монгол в звании кулунь-бан баньдацян служил у него помощником.

Обе стороны тогда провели реорганизацию пограничной стражи в свете положений Кяхтинского договора и с извлечением из них максимальной для себя выгоды. Русские и китайские государственные чиновники одинаково увидели большие для себя преимущества в надежном прикрытии границы, а также в относительно тщательном отслеживании передвижения своих собственных купцов, пересекающих ее по торговым делам. Особняком стояла проблема российского государственного обоза в Пекин. Но в целом обе стороны ухватились за возможность ограничения частной торговли только двумя пограничными городами, но вышло так, что только один из них получил реальную возможность роста. С обеих сторон добросовестно постарались изыскать средства для организации охраны и патрулирования границы, причем границу в соседней стране, в равной степени не известной ни русским чиновникам, ни китайским. Обе стороны попытались опустить на самый низкий уровень тесный и прямой контроль над торговлей, которая протянулась на 8 с лишним тысяч километров от Москвы до Пекина, чтобы таким образом она принесла им максимальную выгоду.

Теперь следует особо остановиться на пути протяженностью без малого 8 тысяч километров, по которому китайские шелка доставлялись в Москву (откуда потом большая их часть следовала в Европу), а изделия русской кожевенной промышленности отправлялись в Пекин. Отдадим должное драматическому характеру этого самого протяженного из всех наземных торговых маршрутов, а также напомним о серьезных решениях, принятых в ходе соревнования между российским казенным обозом и подводой единоличника в годы после заключения Кяхтинского договора. Конечно же само по себе расстояние торговых маршрутов и даже большие физические трудности не стоит считать решающими факторами в общей доходности торговли, и не они одни определяли состоятельность или разорительность государственных обозов. И далеко не все купцы-единоличники сопровождали свои товары на протяжении всего трудного пути. На самом деле подавляющее их большинство отказывалось от такой затеи и перепоручало посредниками или местным купцам в Сибири осуществление сделок и заботу о транспорте. Причем не все товары, обменивавшиеся в Кяхте и Маймачене, доставлялись из самого Пекина на востоке или из Москвы и Санкт-Петербурга на западе. Самый ходовой товар из России — меха и кожи — поступал главным образом из Сибири и, в конечном счете, Северной Америки, а не из Европейской России. Ряд пользовавшихся особым спросом товаров, таких как ревень, прежде всего доставлялся из Монголии или предгорий Тибета, а не из Пекина или Нанкина. С точки зрения ввозимых предметов некоторые из них с обеих сторон потреблялись на самой границе или около нее, а не отправлялись дальше: монгольский табак, например, предпочитали сибирские коренные жители, а сибирские лошади и коровы доставались самим монголам. Тем не менее использовавшиеся торговые маршруты, чрезвычайно протяженные расстояния, физические лишения и опасности все вместе играли свою роль в успехе или провале торговли в целом. А что касается российской стороны, дальше нам предстоит обсудить факторы соперничества между государственным и частным предпринимателем.

Через Сибирь не пролегало ни одного пути, отвечавшего всем требованиям перевозки грузов и проходимого в любую погоду. Выбор маршрута купцами-единоличниками и вожатыми обозов определялся многими факторами: направлением течения рек, мощью их течения, протяженностью волоков между речными системами, состоянием дорог и в не меньшей степени расположением контор сбора таможенных пошлин, а также назначенных государством разрешенных путей для прохождения таких контор. Как это ни удивительно, но обычный маршрут через эту громадную территорию пролегал по рекам, использовался он, естественно, в летние месяцы, а также глубокой зимой, когда реки покрывались толстым льдом. Прямого пути при таком раскладе не получалось. И начинался он в Ярославле, расположенном к северо-востоку от Москвы, из которого купцы везли свои товары, где-то по трактам, где-то водным путем, через Вологду, мимо старинного ярмарочного города Великий Устюг в Верхотурье, считавшегося главным сибирским таможенным центром за Уралом на реке Туре. Некоторые из купцов предпочитали альтернативное путешествие из Москвы через Нижний Новгород, Казань, Кунгур, Екатеринбург и Тюмень, так как путь здесь был короче на 420 километров и пролегал через несколько крупных торговых и ярмарочных городов. Правительство не всегда разрешало пользоваться этим маршрутом. Между 1754 и 1763 годами, например, купцам-единоличникам предписывалось двигаться через Верхотурье, позже таможню в Верхотурье упразднили.