Илья Зайцев - Астраханское ханство

К этому времени относится интересное свидетельство существования османо-ногайских связей: видимо, именно на их основе впоследствии возникнут связи астраханско-османские. В письме Сулеймана Кануни королю Сигизмунду I, написанном в Константинополе в третьей декаде рамазана 937 г. х. (16–25 мая 1531 г.), султан сообщал королю, что о своей приязни с ним он написал также крымскому хану Саадет-Гирею. Султан писал, что ногайский хан Абугай отдал свою дочь в жены Саадет-Гирею, а также предался под опеку султана, поэтому король должен быть в такой же дружбе и приязни с этими двумя ханами, как и с султаном [Katalog dokumentow 1959: 41, № 27; Matricularum 1915: 346, № 5914] (см. также [Османская 1984: 171]). Абугай, о котором идет речь в письме Сулеймана, по-видимому, является мирзой Абу-л-Хайром, сыном Мухаммеда-Али. "Абдельгаер царевич" Упоминается в Посольских книгах по связям Московского государства с Ногайской Ордой под 1508 г. В этом году он кочевал за Волгой и провожал русского посла князя Темиря Якшенина, посланного из Москвы к ногайским "князем и мурзам з грамотами для литовского Дела" [Посольская книга 1984: 64, 76]. В июне 1508 г. Абу-л-Хайр придал Василию Ивановичу грамоту со своим послом Якшеем с предложением дружбы [Посольская книга 1984: 76–77]. Чем объяснялся поворот политики Абу-л-Хайра в конце 20-х годов XVI в. в сторону сближения с Крымом и османами (как следует из письма Сулеймана Сигизмунду, он даже принял османское покровительство или, быть может, вассалитет), сказать трудно. Поскольку Абугай назван ханом, возможно, это один из подставных, марионеточных монархов, которых бии Ногайской Орды иногда короновали для придания своему правлению легитимности (для получения от такого марионеточного хана титула "беклербек").

По предположению В. В. Трепавлова (устное сообщение), логика предшествующих событий 1520-х годов позволяла бы подразумевать здесь ногайского князя Кошума (Хаджи-Мухаммеда бен Мусу), если б не полное несоответствие имен. Как раз у него просил Саадет-Гирей дочь в жены. Целый год крымский посол Кулдай Шукур жил в ставке потенциального ханского тестя, изучая обстановку. В начале января 1525 г. он вернулся в Крым с ногайскими спутниками, требовавшими калым ("калын") за невесту. Саадет-Гирей был согласен платить его только после прибытия невесты ко двору, и к тому же просил ногайскую кавалерию участвовать в планировавшемся (но несостоявшемся) походе на Московское государство [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 84]. Менее вероятным представляется мне отождествление Абугая из письма Сулеймана с неким царевичем по имени "Аблал Губии", упоминаемым в письме Д. Губина 1535 г. (см. ниже).

Обращение к латинскому переводу разбираемого письма Сулеймана Сигизмунду вносит еще большую путаницу. Во-первых, Абугай (Abugayhan) назван в нем вовсе не ногайским ханом, а просто одним из татарских ханов ("другим" — "imperatori alterius Tartariae", наряду с Саадет-Гиреем — Sade Virayhan). Во-вторых, текст датирован "годом пророка нашего 936 в конце месяца Рамазана" ("currentibus annis prophetae nostri 936 in fine lunae Ramaxan"), что в письме соответствует "году Иисуса Мессии 1531 XV мая" ("currentibus annis Messiae Jesu 1531 die XV Maji") [Acta 1915: 152, № 158]. Конец рамазана 936 г. х. никак не может соответствовать 15 мая 1531 г., потому что рамазан в этом году хиджры начался 29 апреля, а закончился 28 мая 1530 г. Пятнадцатому мая 1531 г. соответствует конец рамазана следующего года хиджры — 937-го, потому что в этом году он начался 18 апреля, а закончился 17 мая. Это расхождение не единичное. Подобного рода неточности в переводе дат по хиджре на христианское летосчисление встречаются в опубликованных текстах. Чаще всего неверна дата от Рождества Христова [145]. Разобраться в этих противоречиях можно, лишь обратившись к подлиннику письма.

Включение в титул османского султана Дешт-и Кипчака относится по меньшей мере еще ко второй половине 20-х годов: в письме Сулеймана королю Сигизмунду относительно войны с венграми, датируемом 1527 г., султан назван "господином и султаном кипчакских полей" ("у pol kypczakskich pan у sultan") [Dziennik Wilenski 1826: 187]. Есть упоминание "Скифии" и "Татарии" и в латинском переводе письма Сулеймана Сигизмунду от 1529 г. [Acta 1901: 144, № 181]. В польском переводе письма султана королю от второй половины января 1533 г. этого титула нет [Acta 1957: 64], однако в его же письме Сигизмунду, датированном 22 декабря 1535 г. (но написанном скорее всего в конце 1536 г.), хранящемся в составе коллекции профессора Александровского Гельсингфорсского университета С. В. Соловьева, вошедшей в собрание Археографической комиссии, употреблен титул "землям татарским господарь" [Архив СПбФ ИРИ РАН, Русская секция, коллекция С. В. Соловьева, ф. 124, oп. 1, ед. хр. 27]. Упоминания о владении "Татарией" включается в султанский титул и в других документах [Acta 1915: 83, № 82, 151, № 158] [146].

Во французском переводе письма султана 1606 г. есть выражение "Capitain de la Tartarie", а в письме Сулеймана Гийому, принцу Оранжскому, 1690 г. (1102 г. х.): "А ssavoir, des Pais et Roiaumes… de la Tartarie, de Krim, ainsi que de la Grande Tartarie" (вероятно, без запятой между Татарией и Крымом) [Kologlu 1971: 18, 306]. Соломон Швайггер (1551–1622), австрийский посол в Стамбуле при Мураде III (1574–1595), так передавал титул султана: "Sultan Murad, Sultan Selims Sohn, Herr zu Constantinopel oder neuen Rom, Konig in Aphrica und zu Trapezunto, in Ponto und Bende, in Cappadocia, Paphlagonia, Cicilia (= Cilicia), Pamphilia, Lycia, Caria, Sigea, Scuntia, Armenia und Albania, Herr in Tartarei und in Ungem…" (выделено мною. — И.З.) [Schweigger 1986: 144].

Однако такие претензии совершенно не означали реального вассалитета Астрахани или Казани по отношению к османам (о чем часто писалось в советской историографии. Ср., например: "Астраханское и Казанское ханства мусульман на Волге, покоренные Иваном Грозным, были всего лишь вассалами султана, и их падение ничего не значило Для огромной сверхдержавы" [Ермаков 2001: 151]).

В действительности османы не владели сколько-нибудь значительной частью Дешта, и в документах османской канцелярии, направленных в другие страны, упоминания Дешт-и Кипчака, как правило, нет. Законным носителем этого наименования в титулатуре являлся только крымский хан. И совершенно естественно в 1592 г. титул был почти полностью продублирован ханом Гази-Гиреем II ( Дешт-и Кыпчакнын Улуг падишахы наряду с, Дешт-и Кыпчак ханы ). Османы владели лишь Узкой прибрежной полосой полуострова, и их юрисдикция не распространялась за ее пределы.

В данном случае, с османской точки зрения, использование этого титула в переписке с польским королем отражало подчиненное положение крымского хана (соседа Польши, постоянного источника опасности на ее южных границах) по отношению к султану: его титул включался в титул его сюзерена.

Кто бы ни правил в Астрахани в 1530–1531 гг., совершенно очевидно, что ситуация коренным образом не изменилась: Астрахань по-прежнему была враждебна Крыму. В феврале 1531 г. в Москву прибыли гонцы от Сахиб-Гирея, которые сообщили о планах хана Саадет-Гирея относительно похода на Литву. По дороге гонцов "на поле изымали астороканские люди, — да ограбили, да ограбив пеших отпустили" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 297].