Олекса Гайворонский - Повелители двух материков. Том. 1: Крымские ханы XV— XVI столетий и борьба за наследство Великой Орды

В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 354.

В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 354.

С. А. Лепявко, Козацъкі походи на татар у 1570-1580-х роках, «Південна Україна», вип. 5, 1999, с. 192–193;

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 30.

В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 361–362;

С. Ю. Шокарев, Переписка Ивана IV Грозного с Василием Грязным и русско-крымские взаимоотношения второй четверти XVI в. , в кн. Москва-Крым, вып. 1, Москва 2000, с. 151

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 26.

В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 327;

Халим Герай. Розовый куст ханов или История Крыма, с. 38.

Дюрбе Девлета I Герая сохранилось в Ханском дворце до наших дней. Этот тот из двух мавзолеев Ханского кладбища, что стоит ближе к стене мечети («северное дюрбе»). Надгробного памятника Девлета Герая в мавзолее не сохранилось. Судя по поздним табличкам на захоронениях, уже к середине XIX века служителями кладбища было забыто, под которым из нескольких стоявших в мавзолее деревянных саркофагов находилась могила Девлета I Герая. В послереволюционный период деревянные саркофаги в мавзолее были уничтожены (см. О. Гайворонский, Ханское кладбище в Бахчисарайском дворце, Симферополь 2006, с. 6–7, 14–17).

Халим Герай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 38;

В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 321.

М. М. Чореф, К биографии Девлет Гирая I, «Историческое наследие Крыма», вып. 15, 2006, с. 22.

Точную дату постройки Ханской мечети в Гёзлеве определить сложно. Арабографичная надпись, находящаяся на перемещенном мраморном фризе над входом в мечеть, несет имя Девлета Герая и дату постройки — однако тот факт, что дата указана от Рождества Христова («мддх» — «1552»), ясно указывает, что надпись создана в российскую эпоху (в пользу чего свидетельствует также стилистика шрифта) и, в лучшем случае, является вольным переложением более ранней надписи. Это, впрочем, не дает оснований сомневаться, что постройку здания действительно следует отнести к правлению Дев-лета I Герая. Существуют сведения о том, что строительство мечети было закончено в 1564 году при преемнике Девлета I Герая, Мехмеде II Герае (А. Х. Стевен, Дела архива Таврического губернского правления, относящиеся до разыскания, описания и сохранения памятников старины в пределах Таврической Губернии, «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 13, 1891, с. 50). См. также научно-популярный очерк о Ханской мечети в кн.: В. С. Драчук, Я. Б. Кара, Ю. В. Челышев, Керкинитида — Гёзлёв — Евпатория, Симферополь 1977, с. 63–69.

Вплоть до начала XX века при мечети хранился некий ярлык, касавшийся передачи мечети в наследственное управление определенному семейству настоятелей. Как говорится во многих описаниях XIX века, после Девлета I Герая этот ярлык был подтвержден и подписан «всеми 18 ханами, царствовавшими с тех пор до Шагин-Гирая» (см. подборку свидетельств в кн.: П. Чепурина, Евпаторийская Ханская Мечеть Джума-Джами (Хан-Джами), Евпатория 1927, с. 6–8). Утверждения о том, что ярлык был подписан всеми правившими с тех пор в Крыму ханами, ошибочны, поскольку между Девлетом I Гераем и Шахином Гераем царствовало не 17, а 36 ханов, — тем не менее, отраженный во многих источниках факт существования ярлыка несомненен. Прискорбно, что эта уникальная коллекция автографов крымских правителей бесследно исчезла в советское время.

В. Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII века, Москва 2005, с. 328.

R. Hejdensztejn, Dzieje Polski od smierci Zygmunta Avgusta do roku 1594, t. 11, Petersburg 1857, s. 52.

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в., Москва-Ленинград 1948, с. 33.

Н. М. Карамзин, История государства Российского, кн. III, т. IX, Санкт-Петербург 1843,с. 165.

С. А.Лепявко, Козацькі походи на татар у 1570-1580-х роках, «Південна Україна», вип. 5, 1999, с. 192–193. Проблема «военной самодеятельности» подданных была к концу XVI века весьма ощутимой и в Польше, и в Московии, и в самом Крыму. В Польше и Московии такую деятельность осуществляли казаки. Правительства обеих держав поощряли их существование, с основанием считая казачество важным орудием своей политики на окраинах. Казацкие войска на тех или иных условиях служили своему монарху, получая от него вооружение и денежное жалование. Вместе с тем, казачество мало зависело от центральной власти и стремилось максимально эту зависимость ограничить. Будучи заинтересованы в постоянном доходе от военной добычи, казаки организовывали набеги на территории Османской империи и Крымского ханства независимо от отношений своих правителей с Турцией и Крымом — в том числе, и в периоды перемирий. Это не раз становилось поводом к разрыву мирных соглашений и возобновлению войн (что было особенно характерно для отношений Польши и Турции). В таких случаях и польские, и русские дипломаты заявляли, что их государи не отвечают за самовольные действия казаков, являющихся не правительственными войсками, а скопищем беглых разбойников. Необходимость поддержания мира с соседями порой заставляла правительство принимать карательные меры против самовольной военной деятельности казачества.

Ситуация в Крыму была во многом сходной: здесь существовала довольно широкая прослойка, также заинтересованная в военной добыче как в источнике средств. Эти средства могли быть добыты как в военных походах, организуемых ханом, так и в результате самодеятельных набегов, которые для немалого числа знати, особенно в степных приграничных районах, стали своего рода профессией. Это разделение военных операций Крымского ханства на разные категории исключительно важно для верного понимания такого явления, как нападения крымских войск на соседние государства. В самом Крыму среди военных акций различались сефер (боевые походы) и чапул или беш-баш (набеги в собственном смысле слова; см. о гаком разделении и терминологии: С. А. Ищенко, Война и военное дело у крымских татар ХVI-ХVIII вв. (по запискам иностранных путешественников и дипломатов), в кн. Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в ХII-ХVI вв., Ростов-на-Дону 1989, с. 140; В. Хензель, Проблема ясыря в польско-турецких отношениях ХVI-ХVII вв., в кн. Россия, Польша и Причерноморье в ХII-ХVIII вв., Москва 1979, с. 155; Книга путешествия. Турецкий автор Эвлия Челебн о Крыме (1666–1667 гг.), Симферополь 1999, с. 17). Поход всегда организован с участием или с санкции хана, и хотя для массы его участников основным мотивом зачастую является материальная заинтересованность (особенно в неурожайные голодные годы), поход всегда имеет определенную стратегическую цель и служит интересам общеполитического курса хана. Набег же прямой политической цели не имеет; он может быть организован частным порядком любой группой лиц (от калги с беями до кучки простолюдинов), и интересы его участников сугубо экономические. Как и в отношениях правителей Польши и Московии с казаками, эти набеги могут отвечать интересам хана и поощряться им, а могут и противоречить его внешнеполитическому курсу — в таком случае они подлежат запрету и наказанию со стороны правителя (A. Fisher, Muscovy and the Black Sea Slave Trade, «Canadian-American Slavic Studies», vol. VI, nr. 4, 1972, p. 578–579).