Олекса Гайворонский - Повелители двух материков. Том. 1: Крымские ханы XV— XVI столетий и борьба за наследство Великой Орды

C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 147, 157, n. 83.

C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 149, n. 91.

C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 150.

Ныне г. Эгер на севере Венгрии.

Шараф-хан Бидлиси, Шараф-наме, т. II, с. 270.

Шараф-хан Бидлиси, Шараф-наме, т. II, с. 270;

C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 147, 149–150.

Халим Гкрай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 49;

А. Ф. Негри, Извлечения из турецкой рукописи, содержащей историю крымских ханов, «Записки императорского Одесского общества истории и древностей», т. I, 1844, с. 385;

M. Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee depuis l'an 880 jusqu'en l'an 1198 de I'Hegire, «Journal Asiatique», t. XII, 1833, p. 429;

В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 333–334.

D. Skorupa, Stosimki polsko-tatarskie, 1593–1623. s. 69–70.

Насколько известно, это был первый проект военного альянса между Крымским Юртом и запорожским казачеством (если не считать описанного в одной из предыдущих глав предложения казаков Саадету II Гераю в 1584 году нанять их на службу для совместного противостояния османам).

C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 164.

D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593–1623, s. 70.

В польском тексте документа — «poganiec, z niewolnicy sie urodzit». Слово «poganiec» («язычник»), очевидно, является переводом употребленного ханом термина «kafir» — «неверный». Цитируемая фраза, промелькнувшая в письме Гази Герая валашскому господарю, приоткрывает воззрения крымского двора на столь малоизученную сферу ханской жизни, как семейные отношения. Хорошо видно, что хан презирает султана ча то, что тот рожден бывшей рабыней. Мать Мехмеда III, Сафие, действительно была невольницей: урожденная венецианка по имени Чечилия Баффо, она в юности была захвачена турецкими пиратами, обращена в мусульманство, попала в гарем будущего султана Мурада III и со временем добилась большого влияния при дворе (C. Balim, Sqfiyye Walide Sultan, in Encyclopaedia of Islam, vol. VIII, Leiden 1995, p. 818a). Хотя в источниках встречаются полные списки имен жен Девлега Герая (А. М. Некрасов, Женщины ханского дома Гиреев, с. 216–217), имя и происхождение матери Гази II Герая остаются невыясненными. Но с учетом приведенного высказывания, можно не сомневаться, что она принадлежала к мусульманской родовой аристократии: многочисленные источники свидетельствуют, что Гераи во все эпохи предпочитали заключать браки с женщинами из высшего круга крымскота-тарской, ногайской и черкесской родовой знати. Этим женский состав ханского семейства коренным образом отличался от обитательниц султанского двора, которые были невольницами, купленными на работорговых рынках (M. Kravets, From Nomad's Tent to Garden Pa/ace: Evolution of a Chinggisid Household in the Crimea, «Toronto Studies in Central and Inner Asia», no. 7, 2005, p. 52–53). Происхождение т рабыни выглядело порочащим фактом не только в глазах Гази Герая, но и во всей традиции крымского двора с присущим ему культом аристократизма, столь отличавшим крымские государственные обычаи ог османских. Первые указания на происхождение отдельных членов рода Гераев от матерей-невольниц начинают появляться сравнительно поздно, лишь в XVII столетии (В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 365). Лица, родившиеся от ханских рабынь, предстают в этих описаниях полноправными членами ханского рода, но сам характер указаний на их происхождение указывает на нетипичность такого обстоятельства для биографий представителей ханского дома.

Постигнуть отношение Гази Герая к Мехмеду III помогает и другой эпизод, имевший место осенью 1595 года во время мирных переговоров с Польшей после молдавского противостояния. Доверенный Гази Герая, Ахмед-ага, заявил, что хан своей славой не только не уступает султану, но и превосходит его (R. Hejdensztejn, Dzieje Polski od smierci Zygmunta Augusta do roku 1594, t. II, s. 355). В этой связи следует вспомнить, что подобное же отношение высказывалось некогда и Девлетом I Гераем в адрес Селима II. Можно видеть, что Гераи вполне осознавали большее благородство своего происхождения по сравнению с Османами, хотя и весьма редко заявляли об этом вслух.

C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 150, 221.

В некоторых трудах говорится, что Хандан-ага и Гази Герай встретились в Кефе (В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 334, прим. 3;

C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 150). Другие же сообщают, что Гази Герай отправился на корабле в Стамбул, чтобы защищать там свои права, но морская буря занесла его судно в Синоп. Туда же, якобы случайно, ветры привели и судно Хандан-аги, направлявшегося из Стамбула в Крым. Встретившись с Гази Гераем в Синопе, Хандан-ага передал ему документ и посоветовал, как поступать дальше (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 45;

А. Ф. Негри, Извлечения из турецкой рукописи, содер-жагией историю крымских ханов, с. 386;

M. Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimes, p. 430;

В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 334).

Мне представляется более правдоподобной версия о встрече в Крыму, поскольку поездка в Турцию выглядела смертельно опасным предприятием: во-первых, Гази Герай сам говорил, что султан намеревался лишить его не только трона, но и жизни, а во-вторых, он уже вел переговоры с польским королем о предоставлении убежища в Польше (D. Skorupa. Stosunki pohko-talarskie, 1593–1623, s. 69, 71–73)

Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 50;

А. Ф. Негри, Извлечения из турецкой рукописи, содержащей историю крымских ханов, с. 386;

M. Kazimirski, Precis de I 'histoire des Khans de Crimee, p. 430–431;

В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 334–335.

C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 157, n. 98;

D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593–1623, s. 76.

D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593–1623, s. 76.

В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 350.

D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593–1623, s. 76.

C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 157, n. 98.

Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 50;

А. Ф. Негри, Извлечения из турецкой рукописи, содержащей историю крымских ханов, с. 387;

M. Kazimirski, Precis de I'histoire des Khans de Crimee, p. 431;

В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 335–336. О судьбе прочих членов семейства Фетха Герая известно немногое. Его черкесская супруга, бывшая ранее за Мубареком Гераем, спустя некоторое время после гибели Фетха вышла замуж за Селямета Герая (В. Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 350). Есть сообщение о том, что другая его супруга, венгерка по происхождению, погибла одновременно с мужем (C. M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 157, n. 98). С другой стороны, в крымскотатарских хрониках имеется предание о некоей пленнице польскою происхождения из гарема Фетха Герая, которая — видимо, за выкуп — была отпущена на родину к отцу и умерла в пути при родах. От рожденного нею ребенка впоследствии выводили побочную ветвь Чобан-Гераев (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 57;