Линор Горалик - Лишь бы жить

Мы до сих пор ничего не знаем о судьбе первого деда, да и данные о захоронении второго оказались ошибочны. Только в 1985 году, когда бабушки уже не было в живых, мы получили информацию о месте захоронения дедушки, но так и не нашли его, поэтому ориентир — Перекопский район, Крым.

Ваганова Людмила

***

Дедушка рассказывал, как ходил менять плитки чая из пайка, что получали на погибшего прадедушку, на соль. У китайских пограничников, они жили тогда в Казахстане. Как пограничники его все в лицо знали, но всегда мешочек прощупывали, вдруг что неположенное несет. А потом моя прабабушка собрала пятерых детей и сбежала на Кавказ. По дороге подобрала бездомного сироту. От истощения ее забрали в госпиталь. Мой дедушка пошел ее навесить, долго нужно было идти, через лес. В лесу поймал ежика и зажарил на костре. Каждый раз, когда он это рассказывает — он плачет. «Ежик-то маленький! Его так жалко! Он пищит, а я сижу плачу, а кушать так хочется!» Часть съел сам, а часть понес маме в госпиталь. После этого, наверное, у нас в семье у каждого «травма» — как выбросить испорченную еду.

Lyudmila Umanskaya

***

Мой папа родился в Москве 23 мая 1941 года. Среди первых сказанных им слов было «Отбой». То есть, отбой воздушной тревоги. Дед, вернее, мамин отчим, прошел всю войну, дошел до Берлина со Вторым Белорусским фронтом. На груди был иконостас. Про войну вспоминал неохотно. «Ну что — воевал, как все. Трудно было, как всем». Сосед прошел всю войну. В одном из боев (он был в пехоте) его наискосок прошило автоматной очередью. Должен был участвовать в том историческом Параде Победы на Красной площади, но открылись плохо залеченные серьезные раны, попал в больницу. Помню его рассказы про заградотряды и фразу: «Страшно вставать в атаку, до поноса. Срешься, а встаешь».

Александра Шапиро

***

Любимые стареют и перестают вспоминать… Эвакуированные из Москвы, брат и сестра… Брат носил из школы сахар, за щекой…

Ему сейчас 86, а моей маме 77…

Ника Гарин

***

9 мая 2015 года с удовольствием услышала от своей бабушки, Поляковой Инны Андреевны. Война застала ее отца, Мухина Андрея Федоровича, в первый же день в Луцке. Создал вместе с товарищами партизанский отряд, но, как кадровый военный, недолго был в партизанах — вернулся в строй действующей армии уже в Одессе, занимался подготовкой сопротивления, руководил затоплением железнодорожных составов в одесской бухте. Вместе с двумя товарищами покинул город на последнем катере, их подобрали свои. Вернулся в строй, занимался восстановлением железнодорожного сообщения на освобождаемых от врага территориях… День Победы его семья встретила в Ленинграде, в 2:30 утра Андрей Федорович позвонил жене и дочери. В 4 часа они были уже готовы.

Наступило утро 9 мая 1945 года, 11-летняя Инна бежала возле Исакия, размахивая руками от радости. Начался салют. На фетровую шапочку девочки приземлился осколок от салютного снаряда, люди побежали за ней… Было холодно, осколок быстро потух, Инна и ее шапочка не пострадали, а о том самом Дне Победы у бабушки осталось яркое, полыхающее воспоминание.

Maria Antlers

***

Моей бабушке в войну было 11—12 лет. До самой смерти она не переносила черный хлеб.

И еще помню, как незадолго до ее смерти, когда она уже не вставала с постели, не понимала, где находится, накануне 9 мая я зашла к ней. И уж не помню, с чего начался разговор, помню, что бабушка тихонько заплакала: «Хоть бы не было больше войны…»

Ирина Шминке

***

Отец в 43-м почти закончил училище — и их бросили в Карелию на фронт рядовыми, затыкать дыры. 18-летие он встретил в болотах, где они сначала наступали, а потом сидели сутками. Стреляли «на чвак» — и наши, и финны. Главное, чтобы болото не чавкнуло. Один мужик неловко пошевелился, понял, что получит пулю в лоб, и закрыл лоб прикладом. Пуля пробила приклад, пробила каску, оцарапала голову, вышла с другой стороны. Он потом бегал и всем показывал пробитую каску.

От батальона через полтора месяца осталось 50 человек нетронутыми. Отец в том числе. Очень помогало офицерское училище, полгода тренировок. Он никогда не пил перед атакой. Уверял, что координация нарушается, а все решают доли секунды. Потом в Венгрии та же история — от батальона остается 50 человек. Один раз они шли весь день, вечером остановились на привал, начали варить кашу. Приходят артиллеристы, офицеры.

— Кто сколько классов закончил?

— Три.

— Четыре.

— Пять.

Отец ответил: «Девять».

— Где?

— В Москве.

— А что у тебя было по математике?

— Пять.

— Так, пошли с нами.

— Хорошо, только кашу доем.

— Нет, ничего не ешь, не пей…

Они привели его к себе, дали специальное устройство (буссоль?), стали учить определять углы и расстояния. Он быстро все понял. «У нас убило корректировщика, не успели прислать, завтра наступление. Тебе завтра целый день сидеть на дереве. Шевелиться нельзя. Если захочешь в туалет — делай в штаны».

В 4 утра они его посадили на высокое дерево, замаскировали. Он им весь день в телефонную трубку подсказывал, куда стрелять. Вечером сняли. Ноги так затекли, что он не мог идти. «Не пивши, не емши, не спамши, не жрамши». Они его хлопают по плечу, поздравляют, обещают наградить (он получил за этот бой орден Славы), а он мечтает вернуться к своим, в пехоту, минометчиком. Возвращается — а там никого живых, всех накрыло немецкой артиллерией. «И мы еще до ночи хоронили погибших. Я спустя двое суток первый раз поел…»

Потом он брал Вену. Последние убитые у них были 11 мая — немцы еще два дня постреливали.

Анна Гнедовская

***

Дед моего отчима рассказал, как, угнанный в плен в 11 лет, просыпался каждое утро, потому что большая добрая фрау наливала ему молока и давала хлеб, собирая на работу. Он пас коров. В семье не было сыновей, и добрые немцы приняли Сережу как родного, хоть и называли Ваней. Он скучал по дому страшно, но его никогда не обижали и не били. Били потом, в 15 лет, когда, вернувшись на Родину, он попал в тюрьму. Спрашивали, почему с немцами ушел. Сапогом по морде он получил, когда сказал: «Если бы наши не отступали, меня бы не забрали»…

Евгения Жиркова

***

У меня нет особых историй с деталями, хоть о войне в нашей семье, когда бабушка была жива, говорили каждое 9 мая. Да только мы, тогда малые дети, играли под столом и ничего не слушали. Моя бабушка Валя оказалась на фронте в 17 лет: сначала сбежала из своей глухой деревни вместе с подругой в Иваново, чтобы учиться на ткачих, но проучились они недолго — через полгода была мобилизация, решили пойти на войну. Бабушку определили на Северный фронт под Мурманск прожектористкой, она высвечивала «мессершмиты» по ночам. Жили в засадной землянке, еду готовили по очереди. У бабушки Вали хорошо получалось, потому со временем ее назначили главным поваром. Так она и кашеварила до самой победы. В 1945-м вернулась домой с медалью «За оборону Советского Заполярья», а вот ее отец, Горбушин Иван Аверьянович, без вести пропал где-то на Южном фронте.