Марк Меерович - Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми (1917-1937 годы)

В результате этого процесса городские стихийно складывающиеся «коммунальные сообщества» формировались по совершенно иным принципам, нежели традиционные общины. Например, по признаку общности судьбы (нередко их составляли недавние крестьяне, не способные полноценно вписаться в городскую жизнь, добровольно объединявшиеся для облегчения выживания); по интересам (и далеко не всегда по интересу к самоотверженному труду); на основе не столько общности идеалов и целей, сколько общности в их отрицании (например, через отрицание религии, выполнявшей в традиционной общине фундаментальную структурообразующую функцию) и т. п. На подобное положение большое влияние оказывало то, что уже к началу 1930-х годов в деревне сформировалось и выросло совершенно иное поколение, нежели их родители. Молодежь под влиянием времени в значительной массе решительно отказывалась от религии, ориентировалась на иные, чем у старшего поколения, жизненные идеалы и ценности, отвергала традиции, ритуалы, обряды и т. д. [110] Революция в деревне. М; Л., 1924.144 с.; Революция в деревне. М.; Л., 1925.184 с.

Отрицание общинных форм организации сознания (нравственности) и поведения переносится выходцами из деревни в город, в рабочие коллективы. Этому способствует столкновение «деревенских» и «городских» ценностей, результат которого оказывается не в пользу первых. Например, в крестьянской России традиционно довольно высокий социально-культурный статус имел брак, который невольно включал человека в сознательное (а подчас и неосознанное) выполнение целого комплекса обязательств перед собственной семьей, увеличивая его зависимость от принятых в общине форм труда и быта. Неженатые мужчины и незамужние женщины в деревне рассматривались как ненормальное явление, считалось, что не женятся и не выходят замуж лишь нравственные или физические уроды. Однако в городе, куда попадают выходцы из деревни, уже в предреволюционный период престиж семейной жизни и притягательность брачных уз оказываются ослабленными. В послереволюционные годы традиционные представления о семье и браке разрушаются еще более активно — под влиянием пропагандируемого и внедряемого новой властью примата общественных устремлений над личными, а также в результате целенаправленной идеологической работы по реформированию института брака [111] Лебина Н.Б., Шкаровский М. В. Проституция в Петербурге (40-е годы XIX века — 40-е годы XX века). М., 1994. С. 201. Молодые люди все менее охотно вступают в брак. Так, если в 1917 году число женщин, вышедших замуж до 24 лет, составляло 62 %, в 1922 — около 50, то в 1926 году — 46 %. Заметим, что с годами эта тенденция не исчезает, в 1934 г. число женщин, вступивших в брак до 24 лет, составляет уже лишь 38 % (там же. С. 201). Возраст именно в 24 года принят для обобщения статистических данных потому, что до 24 лет крестьянская девушка должна бьиа обязательно выйти замуж. После 25 лет она попадала в разряд «непетых кос», «домовух», «прокислых невест», то есть в «старые девы» (Революция в деревне. 1924. С. 78). . Выходцы из деревни, вынужденно или добровольно принимая на себя ценности городского образа жизни, отказываются от брака, поддаются притягательности случайных и ничем не обязывающих половых отношений, прелестям свободной любви. Отсутствие семейных обязанностей и забот изменяет не только структуру свободного времени, не только способ распределения бюджета, не только характер включенности во внутри- и межсемейные отношения, но и саму систему жизненных устремлений и ориентаций; разрушает некоторые основополагающие ценности, традиции и смыслы индивидуального существования.

Власть, создавая трудо-бытовые коллективы и стремясь сохранить функции общины в поддержании ценностей ответственного труда, в обеспечении коллективного самоконтроля, групповой трудовой поддержки, внутриколлективной взаимовыручки и поруки, стремится компенсировать подобное нарушение (и даже исчезновение) общинных традиций искусственными формами и изобретаемыми способами воздействия на людей в воспитательных, организационных и иных целях.

Активно обсуждавшийся теоретиками «коммуны» вопрос о мере «коллективизации индивидуальной собственности», по большому счету, был безразличен власти. Для нее вопрос заключался не в том, сколько у людей должно быть индивидуальных вещей, должны ли они отдавать деньги в общий котел, имеют ли право вести собственное домашнее хозяйство и т. д., а в том, каким образом можно создать систему первичной организации производственных единиц на основе предельной «прозрачности» совместного, обитания; кругового влияния «всех на каждого» и всестороннего охвата внешним нормирующим воздействием абсолютно управляемых трудовых коллективов с искусственно регулируемым порядком внутриколлективных межличностных отношений.

Жилище играло ключевую роль в осуществлении этого внешнего нормирующего воздействия. В традиционной деревенской среде совместное проживание способствовало формированию возрастных объединений деревенских детей — ровесники сбивались в стайки, вместе ходили в школу, проводили досуг, шкодили, подражали трудовому и бытовому поведению взрослых, имитировали принятые в среде взрослых типы взаимоотношений. В результате социальное сходство и пространственное единство с возрастом становились основными факторами, обеспечивающими воспроизведение и закрепление культурных норм и поведенческих образцов [112] Рыбников Н. А. Указ. соч. С. 37. . Возникающая при этом социально-пространственная общность оказывалась стабильной и малоизменчивой.

Такую же роль, по замыслу власти, должно играть коммунальное жилище. Поскольку выходцы из деревни неосознанно тяготеют к обретению подобной общности на новом месте, постольку власть предоставляет им ее в виде трудо-бытовых коллективов. Провозглашая и реально формируя коммунальное жилище «коммунистических общин», как специфический тип совместного существования членов одного трудового коллектива, власть совершенно сознательно и целенаправленно восстанавливает в городе привычные выходцам из деревни традиционные истоки культурно-бытового и трудового сосуществования, но с учетом тех социальнокультурных изменений, которые извне искусственно внедряются властью в повседневность.

Советская власть целенаправленно осуществляет всеобщий жилищный передел, превращая обычное жилище в место обитания трудо-бытовых коллективов. Жилищный передел соответствует ее идеологии и классовой политике. Но в результате этого из реальной организационно-управленческой работы в области городского жилищного хозяйства почти мгновенно исчезают лица, которые лично заинтересованы в рачительной хозяйственной эксплуатации зданий и сохранении их в целостности, — домовладельцы, управляющие домами и другие [113] Говоренкова Т. М., Славин Д. А. Жилищно-арендная кооперация. Опыт Новой экономической политики и возможность применения его в современной России. М., 2002. — Рукопись. С. 42. . И это ставит сложнейшие проблемы. Ликвидировав домовладельца и приняв тем самым на себя бремя забот о жилище, власть в то же время совершенно не в состоянии эксплуатировать муниципальный фонд, непосредственно заведовать каждым домом, вывозить мусор, привинчивать дверные ручки и чинить канализацию. Государство не может вести домовое хозяйство — раздробленное, мелкое, состоящее в каждом городе из сотен и тысяч единиц. Оно должно исполнять лишь регулирующие и контрольные функции [114] 2 Шейнис Д. Жилищная кооперация и коммунальные органы // Жилищная кооперация. 1924. № 1. .