Валентина Баглай - Империя ацтеков. Таинственные ритуалы древних

Дошедшие до нас тексты древнеацтекских гимнов рисуют Тлиллан-Тлапаллан как область, где душа не испытывает обычных физических, земных потребностей. Это неудивительно, поскольку сам Кетсалькоатль, хотя и не всегда, но в подавляющем большинстве связанных с ним идей олицетворял аскетизм, воздержание, разумность {652} 652 Nicholson I., 1967, p. 24. .

Представление о Тлиллан-Тлапаллан, если сравнить его с очень живыми, наивными, наполненными конкретными, нередко архаическими образами Тлалокана, Миктлана, Тамоанчана и Дома Солнца, выглядит крайне абстрактно, поэтому его с полным основанием можно считать плодом отвлеченной мысли того времени, «мистико-жреческим созданием, инспирированным последователями Кетсалькоатля», то есть жрецами-мудрецами храмов этого бога {653} 653 Marti J. Simbolismo de los colores, numeros у rumbos. Мехico, 1960, p. 94. .

Но если сама область Тлиллан-Тлапаллан выглядит несколько искусственным плодом размышлений древнеацтекских мудрецов, какие-то их мысли, касающиеся смысла человеческого существования, вызывают в памяти некоторые из знаменитых древневавилонских и древнеегипетских памятников литературы. В дошедших до нас с доиспанских времен гимнах, собранных в раннеколониальный период в группу так называемых «Мексиканских песен», древнеацтекский автор (мудрец, поэт) задает своему оппоненту проникнутый скептицизмом вечный вопрос о смысле жизни:

…Ты отдаешь свое сердце всякой вещи

и ведешь его неизвестно куда:

ты разрушаешь свое сердце.

На земле разве можешь ты за чем-либо угнаться?

И ответ на него дается в том же духе глубокого пессимизма:

Вещи даются нам лишь на время, о друзья,

На земле мы лишь мимоходом:

Завтра или послезавтра,

как пожелает твое сердце, Даритель жизни,

пойдем, друзья, в его дом…

Идеи, противоположные этому глубоко пессимистическому взгляду рефлексирующего мудреца-жреца относительно сущности и предназначения человека, отражены в гимнах, которые могут быть отнесены к его оппоненту:

…Лишь здесь, на земле,

сохраняются благоухающие цветы, и песни,

составляющие наше счастье.

Наслаждайтесь же ими!

Плачу, чувствую себя в отчаянии:

Вспоминаю, что мы должны покинуть прекрасные

Цветы и песни.

Насладимся же тогда и споем, раз мы навсегда уходим и гибнем.

Пусть не огорчаются ваши сердца, друзья мои!

Так же как и я, они знают:

Лишь один раз уходит наша жизнь.

В наслаждении поэтому проведем жизнь,

Приходите и насладимся!

Пусть не приходят живущие во злобе,

Земля очень велика.

Ах, если бы всегда жить,

Если бы никогда не умирать! {654} 654 Переводы гимнов даются по изданию: Леон-Портилья. М., 1961, с. 231, и др.

Существование этих двух групп противоположных идей, пусть и достаточно абстрактных для основной массы населения, доказывает, что доколумбовая древняя Мексика, при всей порой архаической жестокости ее нравов и норм жизни, в некоторых случаях смогла подняться до уровня формулировки и обсуждения столь сложного вопроса, каким является вопрос о сущности, смысле человеческого существования. И удивительно, что два противоположных по смыслу ответа на него, несмотря на факт изолированного, самостоятельного развития древнемексиканских народов, напоминают то же в традициях древнего Старого Света, где в мировоззрении в целом также боролись две тенденции, одна из которых видела смысл в самоценности человеческого земного существования, а другая, напротив, в его никчемности. Формулировка столь универсальной проблемы и древними самобытными народами Нового Света еще раз доказывает общность духовной природы человечества, сколь бы разными не были его первые шаги в разных районах ойкумены.

Древние ацтеки, воспринимая человеческую жизнь в целом, изображали ее три основные стадии (молодость, зрелость и старость) традиционными средствами пиктографики в образе человека, поднимающегося в гору и спускающегося с нее. Представленный выше анализ религиозно-мифологических воззрений и культовой практики был, по существу, построен с опорой на этот образ и содержащуюся в ней идею о последовательных этапах человеческого существования. Проследив ее, можно в итоге прийти к тому выводу, что в представлениях древних мексиканцев о природе человека, его земной и посмертной судьбе уживались самые разные идеи — от возвышенных, идеальных до наивных и примитивных. Живая жизнь древней поры человечества в ее древнемексиканской версии воплотилась в этих идеях, оставив за последующей эпохой право объективной оценки.

В середине 1519 г. солдаты Э. Кортеса вступили на территорию древнеацтекского государства, открывая тем самым заключительную страницу истории его доиспанского периода и начало испанского завоевания. Однако известиям о приходе неожиданных пришельцев — посланцев Старого Света в лице испанских конкистадоров предшествовали еще более ранние сообщения о первых контактах Старого и Нового Света. Их отголоски сохранились в раннеколониальных документах и хрониках в форме так называемых предзнаменований. Последние представляли собой целую серию необычных, сверхъестественных явлений, событий, которые якобы имели место незадолго перед приходом испанцев. Наиболее часто в исторических сочинениях и хрониках, в рисунках пиктографических рукописей сообщается о восьми таких предзнаменованиях.

Первое предзнаменование случилось за 10–12 лет до прихода испанцев. Оно представляло собой небесное знамение — гигантский огненный столб, появившийся на восточной половине неба сразу после полуночи. Этот столб держался на небе до первых проблесков зари, освещая все вокруг своим светом, и с восходом Солнца исчезал, чтобы на следующую ночь вновь появиться. Так продолжалось якобы в течение целого года или даже четырех лет. Иногда как вариант вместо огненного столба называется столб дыма, который особенно хорошо виден был над морем {655} 655 Sahagun В., 1956, v. 2, р. 281, v. 4, р. 23. .

Второе и третье знамение связывалось с беспричинным пожаром якобы вспыхнувшим в храме бога Уитсилопочтли, а также пожаром, случившимся в храме Шиутекутли по причине попадания в его крышу очень странной молнии, которая не сопровождалась привычными в таком случае громом и дождем {656} 656 Sahagun В., 1956, v. 2, р. 291, v. 4, р. 23; Herrera A., 1945, v. 3, p. 174. .

Четвертым предзнаменованием было появление среди бела дня кометы, состоящей сразу «из трех звезд». Она двигалась на восток, разбрасывая во все стороны искры {657} 657 Sahagun В., 1956, v. 2, p. 293, v. 4, p. 23. . По другому варианту, комета появилась ночью. Ее видел Мотекусома II Младший, правитель ацтеков, который был крайне испуган этим необычным явлением. Ему было растолковано, что это небесное знамение — знак скорой гибели ацтеков {658} 658 Duran D., 1964, p. 247–248. .