Жан-Пьер Баблон - Генрих IV

Основная армия была сформирована в Шалоне, на Марне, где сосредоточили также и артиллерию. Ее авангард уже был в Мезьере. Все было готово для выступления в поход, ждали только прибытия короля. Чтобы достичь герцогства Юлиш, нужно было пройти через Люксембург, и король попросил разрешение на переход у эрцгерцога Брюссельского, но «как друг, который не собирается совершать враждебные действия» (8 мая).

Эрцгерцог дал согласие и теперь даже склонялся к мысли отослать принцессу во Францию. Он поручил Пекиусу посоветоваться с духовником короля отцом Котоном, и тот ответил, что было бы предпочтительнее «дать ей бежать». В Брюссель придет также послание коннетабля с требованием вернуть дочь. Эрцгерцог решил подготовить письмо принцу Конде в Милан с сообщением, что в этих условиях он не может удерживать принцессу в Брюсселе против ее воли и воли ее семьи. Письмо не будет отправлено…

Знал ли об этом король? Если возвращение Шарлотты предполагалось, а приготовления к войне не прекращались, значит, он преследовал другую цель. В депеше Буассизу от 2 мая король объявил, что вскоре выезжает, «дабы оказать воздействие и больше ничего не предпринимать, если обстоятельства не заставят продолжать борьбу». «Оказать воздействие» — это повторить седанский вариант: запугать противника, не произведя ни единого выстрела. Восстановить принцев Бранденбургского и Нейбургского в их правах, «не совершая никакого иного подвига», если Испания не окажет сопротивления, «в каковом случае проложить себе дорогу туда и обратно». Однако итальянская армия имела совсем другую цель. Если армия выступит, то, уж конечно, не ради военной прогулки. Зачем же тогда последние попытки вовлечь в коалицию Англию, Соединенные провинции, скандинавов, немцев, Венецию, Савойю? Нужно быть совершенным безумцем, чтобы думать, будто Габсбурги позволят себя ограбить, а так называемые союзники мобилизуют свои силы для защиты интересов короля Франции. Ришелье, рассуждая позже над побудительными мотивам короля, добавил короткую фразу: «Возможно, аппетит пришел ему во время еды». Она достаточно хорошо отражает психологическую неподготовленность короля. Генрих собирался начать войну, чтобы еще раз сыграть роль вершителя судеб Европы. Некоторые из его приближенных хотели, чтобы Франция извлекла территориальную выгоду из этой авантюры. Генрих это знал. Но он отказывался хладнокровно предусмотреть все последствия. Об этом позаботится Господь.

Отбывая к далеким горизонтам, король Франции должен обеспечить непрерывность монархической власти во время своего отсутствия. Правительство оставалось в Париже с канцлером, министрами, Вилльруа, Жанненом, и, как это ни парадоксально, с двумя высшими военачальниками, которых решили не использовать, один из них коннетабль, потому что он был стар, другой — генерал-полковник инфантерии герцог д'Эпернон, потому что он был ненадежен. Королева тоже оставалась с девятилетним дофином. Как и многие женщины, веками оставляемые сыновьями и мужьями во время войны, она будет иметь титул регентши, чтобы управлять королевством. Генрих был невысокого мнения о ее уме, но он немного приобщил ее к делам и рассчитывал на Регентский совет из 15 членов, где у нее не будет решающего голоса.

Придворная камарилья Марии Медичи была довольна, что королева получит личную власть. Кончини и его жена намекнули, что ей не хватает миропомазания, чтобы добиться повиновения подданных, то есть коронации. В Вербное воскресенье королева попросила супруга оказать ей этот убедительный знак своего доверия. Он некоторое время сопротивлялся, так как этот акт в некоторой степени ущемлял его абсолютную власть. Кроме того, подобные церемонии стоили чрезвычайно дорого, а он хотел сохранить деньги для войны. Но в конечном итоге Генрих уступил желанию королевы и назначил коронацию на 13 мая. Для этого он выбрал Сен-Дени, там обычно короновали королев Франции, там же он отрекся от протестанства. Но — зловещее предзнаменование! — это было также местом упокоения королей.

Генрих IV с большим энтузиазмом принялся за подготовку коронации Марии. В среду вечером, 12 мая, весь двор выехал в Сен-Дени. Король позаботился обо всем: «Душа моя, исповедуйтесь за себя и за меня», — советует он жене. В четверг 13 мая он наблюдал за церемонией в монастырской церкви из застекленной ложи справа от алтаря. Король следил за всем, восхищался величественностью жены, когда она принимала корону из рук кардинала Жуайеза, не скупился на комплименты: «Она никогда еще не была так красива…» Он поет вместе с совершающими богослужение литургию, предшествующую канону, замечает все движения, тихо смеется, прощая герцогу Монбазону, нечаянно разбившему стекло королевской ложи, чтобы лучше видеть. Церемонии его растрогали, и он со знанием дела объясняет присутствующим их смысл.

Вечером после ужина он вместе с королевой возвращается в Лувр. Торжественный въезд в Париж назначен на следующее воскресенье.

Генрих был немного утомлен церемониями в Сен-Дени. Возвращение в Париж приближало его к вожделенному сроку, и его охватила тревога. Снова объявился вездесущий отец Гонтье. Король неосторожно спросил его: «Ну вот, отец мой, я уезжаю к своей армии. Будете ли вы здесь молиться за меня Богу?» — «Сир, как мы можем молиться за вас, если вы уезжаете в страну, кишащую еретиками, чтобы уничтожить там последних католиков?» Генрих улыбнулся, повернувшись к присутствующим: «Чрезмерное рвение выводит из себя этого доброго человека и заставляет его так говорить». Программа следующих дней была окончательно составлена: пятница 14 мая будет посвящена делам, в субботу 15 мая состоится охота, в воскресенье 16 мая будет торжественный въезд королевы, в понедельник 17 мая — свадьба его побочной дочери Екатерины-Генриетты Вандомской с сыном коннетабля, 18 мая — свадебные торжества. В среду 19 мая король отправится на фронт по дороге на Шалон, где он возглавит армию.

Итак, война была неизбежной. Повсюду только и говорили о военных приготовлениях. Императорский посланник, говорят, произнес грозные слова: «Он не посмеет уехать. Его католические подданные его убьют». Сказал он так или нет, но эти слова выражали возбуждение, охватившее большую часть европейской общественности. Идеи о тираноубийстве вновь приобрели актуальность благодаря тезисам отцов-иезуитов и жестоким высказываниям Якова I Английского. Он не хотел уступать папе ни крупицы светской власти. По мнению сына Марии Стюарт, чудовищно признавать за народами право свергать и казнить не только законных королей, но и тиранов. Генрих об этом знал. Он также знал, что нередко тираном называют именно его. В своих «Трагических поэмах» Агриппа д'Обинье когда-то написал: