Жан-Пьер Баблон - Генрих IV

Покушения на короля не прекращались. После Пьера Баррьера в апреле арестовали некого Ле Тоннелье, который с кинжалом следовал за королем, направляющимся в особняк Немуров. В ноябре в Сен-Дермен-ан-Ле было арестовано восемь разбойников, устроивших засаду. До сих пор полиция успешно предупреждала покушения. С Жаном Шателем дело обстояло иначе.

27 декабря 1594 г. король вернулся из Нормандии, куда он ездил, чтобы ускорить развод своей любовницы, которую привез в Париж. Было пять часов пополудни. Генрих отправился пешком к Габриели на улицу Сент-Оноре. Он поднялся по ступеням и вошел в особняк, за ним в опочивальню Габриели последовали Конти, Суассон и 30–40 дворян. Какой-то одетый во все черное молодой человек, вероятно, студент, поднялся наверх вместе со свитой и протиснулся в первый ряд. Придворные расступились, пропуская двух дворян, де Раньи и де Монтиньи, пришедших приветствовать короля. Монтиньи преклонил колено, Генрих нагнулся, чтобы поднять его. Вдруг раздался звук, похожий на пощечину, король выпрямился, осыпая бранью свою шутиху Матюрину за то, что она его толкнула. Но изо рта его текла кровь. Удивленный Монтиньи окинул взглядом присутствующих и заметил студента: «Короля ранил один из нас, или вы, или я». На незнакомца набросились и нашли у него окровавленный нож. Сначала он отпирался, потом признался, что хотел убить короля, но вместо того, чтобы ударить в грудь, ударил в шею, однако движение короля помешало ему попасть туда, куда он метил, и он рассек Генриху губу. Убийцу увели, хирург зашил рану. Теперь следовало побыстрее успокоить общество: «Хвала Господу, это такой пустяк, что я даже не собираюсь из-за него нежиться в постели», — так было сказано в официальном сообщении, распространенном тем же вечером.

Следствие подтвердило, что инициаторами этого покушения, как и всех предыдущих, были непримиримые католики, не признавшие отречения. Девятнадцатилетний Шатель, сын богатого суконщика, обучался у отцов иезуитов в Клермонском коллеже. Никто не сомневался, что именно они стояли за каждым покушением на цареубийство. Через три дня Шатель был осужден и казнен, так и не назвав подстрекателей. Однако они все же были обнаружены. Парижский Парламент вынес решение повесить одного из бывших наставников убийцы и изгнать из королевства орден иезуитов.

Многие гугеноты истолковали покушение Шателя как предупреждение, посланное Господом клятвопреступнику. Общее мнение высказал д'Обинье, сказав королю: «Сир! Вы отреклись от Бога устами, и нож ранил только ваш рот, но если вы отречетесь однажды сердцем, он пронзит вам сердце!» Генриха угнетало это непонимание. Значит, несмотря на завершение его трудов по установлению мира, кто-то продолжал желать его смерти. Временами он впадал в уныние и стремился к одиночеству. Иногда из толпы даже раздавались оскорбительные выкрики. 5 января, рассказывает Л'Этуаль, король следовал за процессией, организованной Парламентом, чтобы возблагодарить небо за его быстрое выздоровление. Он ехал не верхом, а понуро сидел в карете, одетый в черное и с пластырем на губе. Боялись нового покушения. Парижане, предоставившие свои окна для желающих посмотреть на процессию, были предупреждены, что понесут ответственность за действия своих гостей. Вдруг из толпы зевак раздался голос: «Вот его уже везут в тележке на Гревскую площадь!»

Потом по Парижу прошел слух, что король едет на Пасху в Фонтенбло только потому, что хочет отпраздновать ее без свидетелей, то есть по-гугенотски. Все знали, что его сестра Екатерина снова начала устраивать проповеди в своих резиденциях, и опасались, что Генрих к ней присоединится. «Таков уж народ, — грустно заметил король, — он склонен верить всяким небылицам. Что ж, я останусь здесь, дабы разубедить его, и пусть он увидит, как я праздную Пасху!» Теперь он не доверял толпе и, к разочарованию собравшихся, не присутствовал ни на масленичном карнавале, ни на народном гулянии в Сен-Жермене. Он появлялся только на богослужениях, где народ в немыслимой давке рвался взглянуть на коленопреклоненного короля.

Однако следовало встряхнуться от меланхолии, так как война еще не закончилась. Фронт военных действий даже расширился, а король сейчас меньше, чем когда-либо, мог лично руководить кампанией. В конце 1594 г. Майенн призвал на помощь в Бургундию испанские войска, Немур в Лионе — савойцев, д'Эпернон перешел в оппозицию в Провансе, Жуайез в Лангедоке прервал переговоры и оказывал сопротивление Монморанси, Меркер напал на Мен и Анжу, новая испанская армия под командованием графа Фуентеса приближалась к Пикардии. Общее наступление угрожало всем пограничным районам.

Однако без неослабной поддержки Мадрида французская Лига была бессильна. 17 января Генрих IV объявил войну Филиппу II. Это решение преследовало три цели: «сорвать религиозную маску», которой прикрывались враги короля, перенести войну на испанскую территорию и, наконец, успокоить протестантские страны, доказав им, что став католиком, Беарнец не намерен капитулировать перед Филиппом II и отдать ему несколько французских провинций, как советовали некоторые. Итак, гражданская война превращалась в войну против иноземцев за свободу национальной территории, а лигисты становились изменниками родины.

В первую очередь были запланированы операции в испанских владениях: в Люксембурге, Артуа и Франш-Конте. Неверу и Вилльруа поручили северный фронт, д'Омону — западный, Гизу — южный. Себе король оставил главный участок — Бургундию, где он мог одновременно изгнать испанцев и окончательно подавить мятеж Майенна. Бирон был послан вперед и одержал ряд побед, благодаря чему почти вся провинция оказалась в его руках: Бон, Нюи, Оксонн, Отен, Дижон. Но дижонский замок, сильная крепость вне стен города, продолжал сопротивляться. Узнав о приближении высланной на помощь испанской армии, король выехал из Парижа и 30 мая прибыл в Труа, откуда сообщил мэру верного ему города Лангра Жану Руссе: «Я пойду туда, где будет коннетабль Кастилии, в каком бы месте он ни находился». 4 июня он выступил в Дижон со своей крохотной армией: 2000 пехотинцев, 300 кавалеристов и 700 дворян. Он решил вместе с Бироном захватить крепость до того, как Майенн и испанцы перейдут Сену — границу, отделяющую Империю от королевства.

Коннетабль Кастилии дон Фернандо де Веласко прибыл из Италии со свежим войском, насчитывающим 12300 человек, чтобы отобрать Франш-Конте у герцога Лотарингского, который после мира, заключенного с королем Франции, воевал на стороне Генриха IV. Майенн присоединился к коннетаблю Кастилии с жалкими остатками лигистского войска и с твердым намерением завлечь испанца в Бургундию. Веласко после некоторых колебаний дал себя убедить. Его войска переходили вышедшую из берегов Сену, когда ему сообщили о приближении короля. Из рассказа нескольких пленных, допрошенных вечером 4 июня, Генрих знал, что только три испанских полка перешли Сену по понтонному мосту. Следовало их атаковать до того, как к ним присоединится остальное войско. «Этот день мне покажет, — писал он герцогу Неверскому, — пришли ли враги сюда намеренно или они просто хотят меня запугать». Но вскоре пришлось разочароваться: вся армия переправилась через реку.